Хорошо одетый, прекрасно сложённый джентльмен средних лет лежит на полу в своём кабинете в доме на Чаринг-Кросс. Голова джентльмена погружена в пылающий камин. Его лаковые ботинки с начищенными до блеска медными пряжками несколько минут назад отчаянно елозили по распластанному от стены до стены, украшенному гигантскими цветами, ворсистому ковру, пытаясь привести своего хозяина в вертикальное положение, но тщетно. Кроме чудовищной боли джентльмен, одетый в угольно-серый твидовый сюртук, не испытывал ничего, — кровь из глубокой раны на затылке заливала шипящие дрова, — и его ноги всего лишь исполняли предсмертную пляску.
Огонь в камине заметался, завыл в трубе. Это означало, что кто-то отворил входную дверь и впустил в дом мороз. С улицы послышался удаляющийся женский крик.
Затем всё стихло. Ночь в тусклом свете газовых фонарей сковала дом на Чаринг-Кросс.
Ветер задувал в прихожую снег. Стужа бродила по кабинету, шелестела бумагами на письменном столе, трогала занавески, муаровые обои с рядами букетов позолоченных цветов, перевязанных позолоченными лентами, драпировку настольной лампы, каминной полки, и красное платье стоявшей на ней фигурки многорукой языческой богини. Растянутый во всю стену бирманский гобелен-калага с пальмами, слонами, шатрами и павлинами вздрагивал от порывов сквозняка. Холод покрывал плёнкой инея циферблат высоких часов с маятником, стеклянные рамки фотографий, запечатлевших хозяина дома во время его путешествий в экзотические страны, в окружении суровых туземцев с копьями и в набедренных повязках, на фоне величественной статуи или восточного храма.
Холодный воздух, струясь вверх по лестнице, устланной мягким ковром, взобрался на площадку, коснувшись огромного зеркала в витой позолоченной раме, и захватил второй этаж. В зеркале отражались одновременно входная дверь, пролёт лестницы и комнаты, располагавшиеся наверху, детская и спальня.
Иней заволакивал просторную поверхность зеркала. Зеркало засыпало, и сквозь мутнеющее синеватое отражение проступали зазеркальные сновидения, воспоминания о виденных людях событиях.
У зеркал короткая память — один день, но этого вполне достаточно, чтобы узнать, что же случилось сегодня в доме на Чаринг-Кросс.
***
Мистер Тоби Редд, сорока пяти лет, врач частной практики, в недавнем прошлом бизнесмен, а теперь глава лондонского вегетарианского общества, участник движения против вивисекции, сооснователь девонширского колледжа для слепых и прочее, прочее, без пятнадцати час по полудню двадцать пятого декабря, поднимаясь в спальню жены, — сам он уже почти месяц спал в кабинете на первом этаже, — остановился перед зеркалом, чтобы пристально разглядеть своё отражение. Он остался доволен ухоженным лицом, которое после его возвращения из восточной колонии только теперь приобрело румянец и здоровую округлость, и уже не было похоже на череп, обтянутый землистой кожей. Поправил бабочку, повернулся боком, и одобрительно кивнул сам себе, удовлетворившись осанкой и безупречным порядком в одежде. Верблюжий халат с атласным стёганым воротником теперь не висел, а плотно облегал его атлетическое тело.
Внезапно выражение лица мистера Редда стало озабоченным. Он шагнул к зеркалу вплотную, посмотрел на свои лаковые ботинки с медными пряжками, отступил, вынимая из кармана щёточку, присел и стал энергично начищать пряжку на левом ботинке. Затем он замер, не отрывая глаз от пряжки. Пряжка блеснула, поймав солнечный луч, мистер Редд поднялся и, убирая щёточку в карман, вполголоса произнёс:
— Так-то лучше, — и направился наверх.
— Сэр, позвольте мне пригласить миссис Редд, — раздался снизу глухой старческий голос.
Мистер Редд чуть перегнулся через перила:
— Не надо, Джеймс, я сам. Встреть доктора Локка и проводи в мой кабинет, — в этот момент у входной двери позвонили, — а вот и он сам, пунктуален, как все болваны.
— Хорошо, сэр.
Мистер Редд подошёл к двери спальни. Постоял, прислушиваясь к голосам снизу, переступил с ноги на ногу, ощутив холодный воздух с улицы. Отопление совсем ни к чёрту, надо уже всерьёз заняться домом. Как уберечь детей, если в доме холодно? Он представил себе список домашних дел, которые вёл с даты своего возвращения из Бирмы, и покачал головой. Когда всё успеть? Решено, сегодня же сообщу председателю, что вынужден на время оставить дела, и займусь отоплением.
Мистер Редд решительно вскинул голову, принятое решение придало ему уверенности. Он кашлянул и постучал в дверь.
— Мэри, пришёл доктор Локк. Спустись, пожалуйста, к нам.
В ответ он услышал молчание. Подождал, хотел постучать снова, но тут из глубины комнаты хриплый женский голос произнёс:
— Оставьте меня, я не выйду.
— Мэри, ты опять плакала? — в голосе мистера Редда зазвучала жалость.
— Это не ваше дело.
Мистер Редд выпрямился:
— Как ваш муж, я требую, чтобы вы спустились вниз.
— Вы не мой муж, — закричала женщина за дверью и закашлялась, затем произнесла твёрдо, — вы не мой муж и не имеете права ничего требовать.
Позади мистера Редда скрипнула дверь, в проёме показались две детские головки, мальчика и девочки.
Редд обернулся и сказал строго:
— Томас, Джейн, вернитесь в комнату, на лестнице холодно.
— Но папа… — начала было девочка.
— Я сказал, вернитесь в комнату, я отправлю к вам Джеймса.
Дети скрылись.
Мистер Редд приблизился вплотную к двери, и почти касаясь губами холодного дерева, произнёс:
— Мэри, я хочу тебе помочь. Ты больна. Ты перестала принимать лекарство, и болезнь стала сильнее тебя. Я — твой муж, и я не понимаю, почему…
— Вы не мой муж!
Вдруг совсем близко у двери закричала миссис Редд, затем последовал шлепок, она ударила дверь ладонью и застонала. Мистер Редд вздрогнул, отшатнулся, но тут же собрался:
— Тогда мне придётся попросить доктора Локка пригласить его коллег из Бетлема, и силой давать тебе лекарство.
— Вы — не мой муж, — сквозь слёзы произнесла женщина за дверью.
Мистер Редд нахмурился, резким движением оправил ворот халата, развернулся и зашагал вниз по лестнице.
***
Проводив доктора в комнату, старый слуга, осторожно ступая на плохо гнущихся ногах, обходя скрипучие половицы — он знал в этом доме каждую — замер под лестницей, прислушиваясь к разговору супругов. Время от времени он сокрушённо тряс головой. Приход доктора принёс старику некоторое облегчение и надежду, но страдания мистера Редда и миссис Редд он принимал близко к сердцу.
— Джеймс, поднимись к детям, пожалуйста, я прошу — ещё раз объясни им, почему нельзя выходить на улицу. Я прошу тебя, — сказал Редд с нажимом, вглядываясь в блёклые глаза старика.
— Хорошо, сэр, я побуду с ними, им не будет скучно. Доктор Локк ждёт вас.
— Спасибо, старина.
Редд похлопал Джеймса по плечу. Вот кто приносит мне успокоение, вот, в ком я могу быть уверен. Джеймс заковылял наверх в детскую.
— Через час мне нужен кэб, — крикнул вслед старику мистер Редд, — и пожалуйста, пусть будет хенсом.
Джеймс обернулся и почтительно, но твёрдо сказал:
— Простите, сэр, но на улице ужасная стужа, и метёт с утра. Ваше здоровье для меня важнее всяких…
— Хорошо-хорошо, — Редд с шутливой покорностью поднял руки, — пусть будет четырехколесный катафалк. Только вели кэбмену, чтобы не смел завешивать окна шторками.
— Хорошо, сэр, я помню.
Приободрённый, мистер Редд вошёл в кабинет, приветствуя доктора, а Джеймс преодолел лестницу и, тяжело дыша, постучал в дверь детской.
— Сэр Томас, мисс Джейн, могу ли я войти? — не дожидаясь ответа, он вошёл.
Просторная комната была ярко освещена и дышала уютом. Любому вошедшему сразу становилось ясно: в этом доме любят детей. Тяжесть от услышанного разговора супругов покинула Джеймса.
По бокам окна, прикрытого лёгкой занавеской, стояли две аккуратные кроватки под полупрозрачными пологами. Всё пространство комнаты было занято игрушками. Куклы, медведи, мячи, огромная железная дорога, башня из кубиков, кукольный дом, стульчики и столик с чайным прибором, строй оловянных солдатиков.
— Джеймс, Джеймс пришёл, — зазвенел детский голос.
Мальчик шести лет соскочил в лошадки-качалки, подбежал к Джеймсу и уткнулся ему в колени. Его взрослая сестра, ей было одиннадцать, с подобающей возрасту сдержанностью подошла и прижалась к старику. Как всегда, Джеймс обратил внимание на их бледность и худобу. Сердце его сжалось, но он сделал серьёзное лицо, оглядывая комнату.
— Мистер Томас, мисс Джейн, я вижу, вы сами убрали кроватки. Это очень похвально. Я сообщу мистеру Редду о вашем прекрасном поведении. Какую награду потребовать у него?
Дети переглянулись, улыбки сменились мольбой.
— Джеймс, попроси папу, отпустить нас погулять с тобой. Мы хотим пойти на ёлку на Трафальгарской площади, — сказала девочка.
Тут Том не выдержал и затараторил:
— Да, там горки, и пляшущие огоньки, и продают большие сахарные яблоки на палочке. Они красные и блестящие с хрустящей корочкой. Когда, когда мы пойдём гулять?
Джеймс покачал головой:
— Я боюсь, мистер Томас, ваш папа этого не позволит. Вы же знаете: страшная болезнь бродит по улицам и не думает уходить.
Дети притихли, загрустили.
— Но я сейчас наведу порядок на лестнице и в гостиной…
— Дезинфекцию… — с отвращением вымолвила девочка трудное слово.
— Именно так, мисс Джейн. И тогда вы сможете побегать по дому.
Дети молчали, потупив глаза. Тишину снова нарушила девочка:
— Скажи, милый Джеймс, почему наша мама не заходит к нам?
Том испуганно посмотрел на сестру.
Тщательно подбирая слова, старик произнёс:
— Миссис Редд…, ваша мама. Она больна. Её нездоровится.
— Она заболела оспой? Она скоро умрёт? — выпалил Томас.
— Нет, — старик нежно посмотрел на мальчика, — нет, не волнуйтесь мистер Томас. Просто ваша мама очень… устала. Пока ваш отец был в отъезде, у неё было много забот. Теперь будет лучше ей побыть одной.
— Но пока папы не было, она все время была с нами, — упрямо настаивала Джейн.
— Мама больше не любит нас, — сказал Томас.
В голосе малыша звучала такая обида и горечь, что старику стало не по себе:
— Ну что вы, мистер Томас, это не правда. Ваша мама…
И тут Джейн, повторяя интонацию брата, уверенно произнесла:
— Наша мама думает, что мы — не её дети.
***
Склонившись над письменным столом в кабинете мистера Редда, доктор Локк рассматривал лежавший на самом видном месте крупный рисунок. Это был набросок, который только начали дорисовывать, придавая выпуклость и чёткость изображённой на нём сцене. Место действия было очерчено условно, как будто бы угол в тёмной комнате. В центре рисунка сидела женщина с ребёнком на руках как Мадонна с младенцем. Женщина испуганно смотрела на сурового полицейского, который стоял справа и демонстрировал не столько женщине, сколько зрителям лист бумаги с заголовком «Акт об обязательной вакцинации». А слева от женщины — взгляд на эту фигуру вызывал невольное содрогание — стоял изогнутый скелет со шприцем в руке. Дитя рыдало, женщина была испугана видом грозного полицейского и не замечала, что в это время Смерть — а это, без сомнения, была именно она — сотворила с её ребёнком. Игла вонзилась в худенькую ручку младенца.
Вверху плаката кавычки открывали пустое место, предназначавшееся для соответствующей надписи.
— Ну, что думаете? Как лучше озаглавить?
Доктор вздрогнул, отступил от стола.
— Мистер Редд, простите мою бесцеремонность, сэр, — забормотал он, — рисунок привлёк моё внимание, и я позволил себе его рассмотреть поближе. Простите…
— Привлёк внимание? Ведь это отлично! Значит, хороший рисунок. А костлявая какова? Душа в пятки уходит. Не зря общество раскошелилось на художника. Это я его нашёл. Билли Снобб, рисует афиши для мюзик-холла. Пьёт безбожно, но ведь Босх — чистый Босх. Я возил его в Хайгейт к моему приятелю, он страстно коллекционирует старых мастеров и путешествует, но всё больше по Европе. Меня же, как вы знаете, влечёт восточная экзотика. Так вот наш забулдыга вдохновился не иначе как полотном «Смерть и скряга». Вот как!
— Да, жуткое зрелище. Но у Босха смерть всё же более целомудренна, в халате и капюшоне. Ваш Снобб, сэр, начисто лишил её одежды.
— О, ваше остроумие не уступает вашей эрудиции. Именно так, дорогой доктор! А употребите-ка ваш блестящий ум ради благого дела. Как думаете, какую надпись придумать, а? — весело спросил Редд, и сам тут же предложил, — я думаю «Вакцина Смерти». А, каково?
— Вы же знаете, мистер Редд, я не разделяю ваших взглядов, сэр, поэтому не могу пойти против совести и давать советы.
— Вот поэтому вы и есть лучший доктор. Вы — честны и хотите, чтобы ваше пребывание принесло пользу? Но, боюсь, не сегодня: миссис Редд вновь отказывается спускаться вниз. Она заперлась в спальне, и я не готов прибегать к варварским методам, чтобы заставить её к нам присоединиться.
— Вы позволите мне сесть, мистер Редд?
— Да-да, конечно, — спохватился хозяин, — прошу вас. Они уселись в высокие кресла перед камином, — бренди? Я попрошу Джеймса принести. У меня остался чудный колониальный запас. Мне скоро ехать на заседание, но я с удовольствием…
— Благодарю, мистер Редд, но вынужден отказаться, — доктор сложил ладони лодочкой принял строгий вид, — раз у меня нет возможности помочь сегодня миссис Редд, я готов потратить время на…, — он сделал паузу, — на вас.
Улыбка мигом сползла с сияющего лица мистера Редда. Он резко поднялся и встал, возвышаясь над доктором.
— Я уже говорил вам, дружище, — в голосе его вдруг зазвучала враждебность, — что у меня проблем нет.
— Мистер Редд, при всем уважении, сэр, я вынужден напомнить, что первый шаг для излечения недуга, особенно недуга психического свойства, это признание пациентом, что проблема существует. Когда я вошёл в комнату окно было настежь распахнуто, хотя утро сегодня морозное, если не сказать промозглое. Бедняга Джеймс продрог, покуда запирал ставни. Значит приступы клаустрофобии, всё ещё случаются и достаточно сильны.
Доктор замолчал, пристально глядя на Редда. Тот стоял всё так же выпрямившись, но опустил глаза и смотрел на свои туфли с медными пряжками. Рука его машинально потянулась к карману, где лежала известная читателю щёточка, но Редд опомнился и скрестил руки на груди.
— Как часто на дню вы начищаете ботинки? — сказал доктор вкрадчиво, понизив голос.
Редд вскинулся:
— Послушайте, доктор Локк, мне кажется, ваша проницательность чрезмерна и навязчива, — он смотрел на доктора в упор, губы его были злобно сжаты.
— Мистер Редд, сэр, я лишь хочу помочь.
— Я пригласил вас для своей жены, вместо этого вы блещете неуместной наблюдательностью. Я уже говорил вам со всей однозначностью — свою проблему я решу сам. Помогите моей жене.
Доктор обречённо покачал головой:
— Вы и миссис Редд живёте под одной крышей. Ваш недуг, который вы отказываетесь признавать, сказывается на вашей супруге. И одними лекарствами не обойтись. Ведь вы так и не решились рассказать ей, что произошло с вами в Бирме.
— Для этого ещё не пришло время, — твёрдо произнёс Редд, — весь Лондон ещё не готов, не только моя жена.
— Миссис Редд — умная женщина. Она находится в неведении и не может логически объяснить изменения, которые произошли в её супруге, не говоря о том, что она год не видела вас. И это неведение усугубляет её состояние.
— Но теперь её… фантазии касаются не только меня, но и детей. Они-то в чём виноваты. Она не прикасается к ним уже… больше недели.
— Расстройство миссис Редд довольно специфично и мало изучено. Я нашёл описание подобных симптомов во французском журнале. Психиатр Жозеф Капгра утверждает, что речь идёт о проблеме узнавания. Нет. Миссис Редд узнаёт и вас и своих детей. У неё пропал эмоциональный отклик на знакомые лица. Ваши лица не вызывают у неё тёплых чувств, потому на считает, что её окружают двойники, а не сами домочадцы. Судя по всему, это следствие сильнейшего психического напряжения. Если верить Капгра, то при тяжёлом развитии болезни миссис Редд перестанет узнавать себя саму, глядя в зеркало. Возможно появление галлюцинаций в отношении собственной внешности.
Редд молчал, доктор решил, что молчание свидетельствует о положительном действии его слов, и ошибся:
— Мистер Редд, позвольте мне помочь вам, и это пойдёт на пользу не только вашей жене, но и детям. Они тоже страдают…
Он не договорил, Редд почти подпрыгнул от ярости:
— Чёрт возьми, вы переходите всякие границы. Мои дети находятся в прекрасных условиях. Они останутся дома, пока не схлынет волна оспы. И никакие умники-доктора не заставят меня прививать их смертью! Джеймс, кто там?
Последняя фраза мистера Редда, которую он почти кричал, была вызвана звонком у входной двери и приглушёнными голосами. На пороге кабинета показался слуга:
— К вам констебль, сэр.
— Опять?
Доктор сделал было движение, чтобы направиться восвояси, но Редд жёстко указал ему оставаться в кресле:
— Мы ещё не закончили, доктор. Подождите меня, это не займёт и минуты.
Он выскочил из кабинета. Доктор Локк слышал сначала бодрые шаги Редда, а затем голоса в прихожей. Унылый голос констебля произнёс:
— Сэр, я прибыл, чтобы вручить вам требование об уплате штрафа за нарушение требования об обязательной…
— Вакцинации, да. Не трудитесь, — голос Редда снова был весел, от недавнего гнева не осталось следа, — я знаю, что это за бумага. Вот, прошу вас, двадцать пять фунтов.
— Благодарю, сэр. Прошу принять расписку.
— И я вас благодарю. Подскажите-ка лучше, голубчик, который это штраф, я уж со счёту сбился.
— Тринадцатый, сэр.
Прихожая огласилась хохотом мистера Редда. Доктор ясно представил себе удивлённое лицо замёрзшего полицейского.
— Чёртова дюжина, моё счастливое число! Это знак, сегодня я решусь. Ты слышишь, Мэри? — закричал мистер Редд на весь дом, мгновение ожидал ответа, но сверху не донеслось ни звука. — Ну да ладно. Констебль, благодарю вас за визит, думаю, мы вскоре снова увидимся если не с вами лично, то с каким-нибудь другим полицейским, покуда я не положу конец этому безумию с прививками. До свидания.
— Прощайте, сэр.
Хлопнула дверь, и Редд вбежал в кабинет, протягивая доктору две бумаги, квитанцию об уплате штрафа и приложенный титульный лист акта о вакцинации, такого же как на картинке на письменном столе:
— Полюбуйтесь, не жалеют ни денег на бумагу, ни труда полиции. А констебль точь-в-точь как на моем будущем плакате. Вы подумайте.
Он положил бумаги на каминную полку.
— Мистер Редд, боюсь, что в моём дальнейшем пребывании нет смысла, и я не смею более занимать…
— Послушайте доктор, — голос Редда стал мягок и приобрёл интонацию взрослого, увещевающего неразумного ребёнка, — вы не разделяете моих убеждений, я понимаю, но ваше желание помочь искренне, оно заставляет меня испытывать к вам симпатию. Поверьте, когда Лондон узнает о моей истории, это будет последний камень. Я докажу, что опасность от этих дьявольских прививок больше, чем можно себе представить.
— Мистер Редд, так что же с вами произошло в Бирме? — тихо, но с нажимом проговорил доктор, однако Редд продолжал, не слушая и снова распаляясь:
— …и я не отдам своих детей старухе с клюкой, — он ткнул пальцем, указывая на картинку у себя на столе, — ни с клюкой, ни со шприцем.
Доктор откланялся и ушёл.
Оставшись в одиночестве мистер Редд с минуту стоял посреди комнаты, глядя на дверь, в которую только что вышел доктор Локк, и внезапно начал с шумом дышать, как будто ему не хватало воздуха. Раздувая грудь, он дёрнул ворот сорочки, чуть не сорвав бабочку, ринулся к окну и с грохотом распахнул тяжёлые ставни. Он по пояс высунулся на мороз, посмотрел направо и налево по заснеженной улице. Улица была почти пуста, неподалёку возились в снегу пара мальчишек. Мимо окна в сторону площади проехал экипаж, в окошке показалась дама, с удивлением глядевшая на джентльмена, стоящего у раскрытого окна. Увидев удивление дамы, мистер Редд невольно улыбнулся, экипаж проехал мимо и тут же улыбка исчезла с лица Редда. У противоположного дома стоял, опираясь на костыль, бородатый бродяга в лохмотьях с красноватыми пятнами, то ли выцветшая кровь, то ли истлевшая куртка красного оттенка. Высокий, болезненно худой, перекособоченный: одно плечо было выше другого. Редд не заметил его сразу. Да его и не было, пока не появился экипаж. Откуда он взялся? Бродяга стоял, обратившись лицом к окну и неотрывно смотрел на мистера Редда. Долго ли он тут стоит? Бродяга как будто опомнился, чуть поклонился мистеру Редду, его беззубый рот растянулся в улыбке, и он, прихрамывая, заковылял прочь, скрылся в проулке.
Что-то в облике этого человека приковало внимание мистера Редда и теперь не отпускало. Какая-то неуловимая деталь, вызывающая смутные воспоминания, неприятно свербела, но он не мог понять, что это было такое.
Мистер Редд почувствовал, что ужасно продрог. Он спешно запахнул окно, посмотрел на свои ботинки, выдернул из кармана щёточку и, присев на одно колено, принялся ожесточённо начищать медные пряжки, которые из без того сияли. Он шаркал щёткой, пока не почувствовал, что выбивается из сил, хотя согрелся, благодаря этой странной процедуре. Он замер, луч света блеснул на пряжке.
— Так-то лучше, — сказал вполголоса мистер Редд и громко позвал, — Джеймс, займись камином, он почти погас.
— Хорошо, сэр, — проговорил из прихожей старик.
Редд уселся в остывшее кресло, с минуту посидел, вскочил, посмотрел на часы. До заседания оставалось полчаса. Он метнулся к столу, извлёк из нижнего ящика папку с бумагами, завязанную тесёмкой. Папка была начерно подписана:
«К вопросу о преждевременном погребении.
Описание примеров»
Джеймс принёс поленья, обнимая их белыми перчатками, и начал оживлять камин, а Редд неотрывно смотрел на потёртую папку, как будто настраиваясь открыть её, но никак не мог решиться. Он чувствовал, как сердце забилось чаще, а дыхание снова стало шумным. Несколько раз он вскидывал руку, чтобы дёрнуть приведённый в порядок ворот сорочки, но вовремя себя останавливал.
В конце концов Редд сунул папку обратно в ящик, решительно его задвинул и уселся в кресло, стараясь успокоиться и наблюдая за Джеймсом. Его взгляд скользнул на каминную полку и остановился на фигурке, стоявшей в глубине, незаметной при скудном освещении. Женщина в длинном красном платье, шесть растопыренный рук по бокам и ожерелье из крупных чёрных жемчужин. Богиня чёрной оспы, смотрела на мистера Редда.
Поленья затрещали, разгораясь, отсветы пламени заиграли на стенах кабинета, жар охватил Редда как тропическая жара. Старик ещё возился у камина, стоя на коленях, мешкал. Мистер Редд хотел было сказать ему что-то, но тут сгорбленная фигура поднялась и обернулась. Чёрный силуэт на фоне огня выпрямился, сутулость пропала, на голове очутилась пробковая шляпа, рука протягивала многорукую красную фигурку, и голос зазвучал издалека, бодро, стремительно приближаясь.
— У богов оспы очень скверный характер.
Перед мистером Реддом стоял Валдо Вильямс, начальник экспедиции в Бирму.
Мистер Редд улыбнулся:
— Ну, это не удивительно, со времён древних греков, боги — мстительный народ, совсем как люди.
— Да, но эти очень древние. Даже не сравнивайте. Вот, посмотрите, — Вильямс указал на фигурку, которую держал в руке, — это Патрагали, богиня оспы. Я привёз её из Индии. Видите, чёрное ожерелье. По легенде, она разозлилась на своего отца, сорвала ожерелье и швырнула в него. И там, где жемчужины коснулись кожи, появились оспенные пустулы. Возьмите, это подарок в честь вашего прибытия.
— Благодарю вас.
Просторный военный шатёр, в котором Вильямс принимал Редда, был заставлен ящиками с медицинскими принадлежностями, в дальнем теневом углу была вырыта яма, куда спрятали от жары провизию. Сбоку стоял стол, укрытый белой скатертью, пара стульев.
— Ну, а как же местное божество. Кто насылает оспу на «золотую землю»?
— Вы знаете, местный бог, судя по всему, глуп и очень доверчив. Да-да. Местному шаману — они тут называются «вейза» — пока удаётся обмануть его и отвадить от этой деревни. Это внушает местным упрямую самоуверенность. Они начисто отказываются прививаться, не дают детей. Я уже теряю самообладание. Здесь нужна дьявольская настойчивость. Надеюсь, вы привезли её с собой.
Редд благодушно кивнул:
— Но что же они говорят?
— «Приходите в другой раз». Почему? «Отец ушёл в джунгли, мама больна», или – это почему-то приводит меня в особенную ярость – «дедушка возражает». Некоторые ссылаются на шамана, говорят, что он «не советует ставить прививку». Когда мы являемся на другой день, они ухитряются не попадаться нам на глаза и, оказывается, уже успели отправить детей, в другую деревню.
— Но кто-то же соглашается?
— Единицы.
— Отлично. Начнём с тех, кто готов, — произнёс Редд, потирая руки, — Я понимаю, и вы и все члены вашей экспедиции уже привиты, верно?
— Так точно.
— Ну что ж. Хорошо. Завтра на рассвете, пусть пара ваших бравых солдат обойдёт деревню и соберёт всех, кто согласится, сюда, к палатке. И шамана, как вы сказали, его называют, вейза? Вот его — пусть тоже приведут.
***
Вейза был высок и худ. Красный халат висел на его костлявых плечах. Широкий приплюснутый нос, опущенные уголки глаз и рта делали его лицо похожим на театральную маску, изображающую печаль. На вытянутых мочках ушей болтались массивные, похожие на истёртые монеты, серьги. Он решительно шагнул в палатку, держа в руках копье. Вильямс сделал знак Редду, чтобы тот, уже схватившийся за револьвер, успокоился:
— Вейза не пользуются копьём как оружием. Это запрещено. Копьё – это амулет. Дух копья оберегает деревню.
Вейза встал, широко расставив ноги, уперев конец копья в землю, и заговорил низким голосом, вибрируя гортанными звуками, а Вильямс, стоя сбоку от Редда, начал вполголоса переводить:
— «Знайте. Вы собираетесь нарушить великий договор Кенхарингана и Бисагит», — Вильямс легонько шлёпнул себя по лбу, — точно, Бисагит. По прозвищу «чёрная голова». Так зовут духа оспы. Жуткое создание. Он такой древний, что даже не бог, он — дух.
— А второй, кто?
Сердитый выкрик вейза оборвал джентльменов. Вильямс кашлянул и затих, готовый переводить.
«Первый бог, Кенхаринган, решил слепить народ кхакху. Но земля была мягкой, в том месте, где был он, и ничего не получалось. Он знал, что у Бисагит есть твёрдая земля. Кенхаринган послал зелёного попугая в Золотую страну, попросить твёрдой земли у Бисагит. Бисагит, чёрная голова, отец Патрагали-многорукой, согласился дать Кинхарингану твёрдой земли, но с условием, что каждые сорок лет Бисагит будет забирать себе половину кхакху. Так появились кхакху, народ «Золотой земли», и был заключён великий договор Кинхарингана и Бисагит. И только вейза может отсрочить исполнение договора, может обмануть Бисагит, сказав, что здесь никого нет, и на время отправить его в другую деревню. Но Бисагит всегда возвращается, чтобы взять своё. И не найдя своего, будет очень зол».
Шаман замолчал. Мистер Редд, который слушал с почтительным вниманием, обернулся к Вильямсу:
— Это всё?
— Да.
— Попросите его, чтобы он поднял рукава халата выше локтей.
Вильямс в удивлении посмотрел на Редда, тот утвердительно кивнул. Вильямс прорычал что-то, обращаясь к вейза. Глаза вейза округлились, вперились в Редда, но не успел он, нарушая обычай, применить священное оружие, рука возникшего справа солдата крепко схватила копьё, а винтовка подоспевшего слева бойца ударила вейза по ногам, поставив на колени.
Редд деловито подошёл к вейза и откинул широкий рукав халата на правой руке, которая всё ещё сжимала копьё.
— Вот смотрите, — Редд подозвал Вильямса, — две почти сухие пустулы на внешней стороне плеча на расстоянии примерно… пять дюймов от локтевого сустава. Что это, по-вашему, сэр?
— Прививка по Дженнеру, — пробормотал опешивший Вильямс.
— Наш грозный шаман не гнушается и магией медицины. Судя по внешнему виду, привился недавно, путешествуя по Путао.
— Экспедиция доктора Смолла идет с севера, — заворожено разглядывая руку шамана пробормотал Вильямс.
— Ну вот, дело шамана закрыто. Если он вздумает мешать нашей работе, мы раскроем его маленькую тайну. Спросите, понимает ли он это.
Вильямс опять зарычал, обращаясь к вейза. Тот ответил тихо, не поднимая головы, вид у него был раздавленный.
— Он будет молчать, но и помогать тоже не будет.
Редд, довольный собой, потёр руки:
— А нам и не потребуется его помощь. Главное, чтоб он набрал в рот воды и сидел тихо. А я употреблю свой главный аргумент.
Вильямс, приходя в себя от потрясения, усмехнулся:
— Теперь нам с вами, сэр, уготовано тёплое место в бирманском аду. Какой же аргумент?
— Вчера вы сказали, что и вы и все ваши солдаты привиты от оспы.
— Верно.
— Тогда, получается, я единственный во всей экспедиции, кто откладывал до сегодняшнего дня, — Редд сиял, — личный пример, вот мой последний аргумент.
Он скинул жилет, закатал рукав сорочки, взял со стола ланцет, склянку и салфетку, и вышел из палатки, где в лучах жаркого утреннего солнца уже ждали его любопытные жители деревни.
Мистер Редд был настолько погружён в себя, что треск поленьев в ожившем камине, прозвучал для него как ружейные выстрелы. Он вздрогнул и очнулся.
— Джеймс, ты позаботился о кэбе?
— Да, сэр, в половине второго.
— Всё верно, — мистер Редд побарабанил пальцами по подлокотнику кресла, встал и подошёл к окну, — а что это за бродяга ошивался сегодня у дома всё утро.
— Бродяга, сэр?
— Да, жуткий, в лохмотьях, как раз, когда приходил констебль. Почему констебль не выдворил оборванца? Он может быть заражён.
— Я выходил в лавку, сэр, и не видел бродяги, сегодня на улице тихо, мороз. Те, кто не боится оспы, греются дома, сэр. Этой зимой старуха особенно свирепствует, пропасть людей унесла, сэр.
— Ну почему ты думаешь, что оспа — именно женщина?
— А как же, сэр. Конечно. Вон и шестирукая чучела на камине, это же — оспа. Не моё это дело, сэр, но не к добру держать дома такую куклу. Дети могут напугаться, сэр.
— Ничего-ничего, я спрячу её подальше, — начал было Редд, но старик, не останавливаясь, продолжал удачно начатую тему:
— А около дома-то, сэр, мальчишки с утра возятся в снегу, всё им нипочём, — лицо старика посветлело, — как было бы хорошо сэр, чтобы мисс Джейн и мистер Томас сходили бы на ёлку на площадь. Там красота, сэр.
— Прекрати, Джеймс, мы уже говорили об этом, хватит давить на жалость, это для их же блага, — оборвал старика Редд.
— Да, сэр.
— Или тебе тоже кажется, что я чрезмерно жёсток, — рука Редда дёрнулась к воротнику, — тебе тоже кажется, что я слишком изменился после Бирмы, — он повернулся к старику, на его лице плясали блики огня из камина, — ты тоже думаешь, что я — самозванец, как считает миссис Редд?
— Нет, сэр, я так не считаю, — тихо сказал старик, — я сильно хочу, чтобы ваша размолвка с миссис Редд скорее закончилась, — он сделал паузу, ожидая, что Редд снова его перебьёт, но тот молчал, — что случилось с вами в Бирме, не моё дело, но, когда вы вернулись, сэр, вы были сам не свой, не были похожи на самого себя. Худой, измождённый, лицо омертвелое, почерневшее всё, тряслись, как будто демоном одержимый, простите, сэр. И для миссис Редд, которой и так нелегко пришлось, пока вас не было, было ужасно больно видеть вас в таком виде, сэр. Вот нервы и не выдержали.
— Но дети, дети-то причём? Она теперь их тоже не признаёт.
— Мне очень жаль, сэр. Жаль, что доктор Локк не смог сегодня поговорить с миссис Редд.
— От доктора никакого проку, — отмахнулся Редд, — он из тех оголтелых умников-прогрессистов, которые верят в торжество науки.
Старик виновато склонил голову:
— Простите, сэр, я не могу до конца понять ваших слов.
Редд посмотрел на старика, участливо спросил:
— Как твоя жена Джеймс?
— Плохо сэр, но боюсь, скоро уже конец её мучениям, — очень тихо произнёс старик.
— Я надеюсь, ты не навещаешь её? — Редд запнулся, — Прости, я знаю, что это тяжело.
— Нет, сэр. Ничего страшного, сэр, к ней приходят из оспенной больницы, и соседка оставляет на крыльце молоко и хлеб. Она мне сообщает, как жена. Не беспокойтесь, сэр, — предупредил Джеймс удивление Редда, — я не впускаю её в дом, она приходит к чёрному ходу.
— Хорошо.
У парадной двери раздался звонок.
— Это кэбмен, сэр.
— Отлично, скажи ему, что я выхожу. Если понадобится какая-то помощь для жены, ты всегда можешь обратиться ко мне.
— Спасибо, сэр.
— Ты предупредил кэбмена, чтобы открыл шторы в карете?
— Конечно, сэр.
— Хорошо, — задумчиво произнёс мистер Редд, — подай мне сюртук и подожди меня в прихожей.
***
Мистер Редд мгновение стоял в раздумье, склонившись над письменным столом. Затем решительно дёрнул ручку ящика, схватил потёртую папку со зловещей надписью, сунул под мышку и проследовал в прихожую одеваться.
Сегодня. Сегодня или никогда.
Он выбежал на улицу. Дверь экипажа была предупредительно распахнута. Мистер Редд уже намеревался поставить ногу на ступеньку и запрыгнуть в кэб, как вдруг из-за кареты вынырнул бородатый бродяга, изогнувшись, заглядывая Редду в лицо снизу-вверх, смрадно дыша, показывая редкие чёрные зубы:
— Пора взять своё, сэр. Вы же вернулись, чтобы взять своё?
Редд похолодел, машинально стараясь отстранится, изо всей силы оттолкнул бродягу. Тот попятился, наступил на кусок собственного тряпья и упал на спину в снег. Не помня себя Редд запрыгнул в кэб. Он не обратил внимания, что растяпа кэбмен не выполнил указание Джеймса и наглухо задёрнул шторами окошки в кэбе-бруме.
Провалившись во мрак, мистер Редд на мгновение ослеп. Кэбмен щёлкнул длинным кнутом, ветхая карета качнулась и плавно покатилась по улице. Свет падал сверху из щели в крыше, сквозь неплотно подогнанную обивку, вниз, на папку, лежащую на коленях. Редд почувствовал, как стенки экипажа сжимают его. Дыхание перехватило. Он рванул на горле шёлковый галстук. Рука дёрнулась в сторону, чтобы откинуть штору на окне, но он не дотянулась. Грудь его сжало удушье, он запрокинул голову.
Щель в потолке повозки покачивалась, удлинялась, края её искажались, как будто обрастая корешками, становились рваными.
Мистер Редд сидел в яме, засыпанный землёй.
Он начал извиваться всем телом, стараясь сбросить намертво сковавшую его и передавившую сосуды тяжесть. Рывок, и саван, в который он был обёрнут, треснул, левая рука начала вгрызаться в холодную землю. Он приковал взгляд к отверстию над головой, как мог глубоко вдохнул, сквозь кислый запах почвы ощутил прохладный сыроватый воздух. Спасение было близко. Он стал сильнее извиваться, приподнимая то правое, то левое плечо. Высвободил вторую руку. Песок со зловещим шорохом сыпался ему на макушку, падали комья земли, дыхание пресекалось, он хватал воздух открытым ртом. Сердце колотилось от страха, что земля забьёт горло, попадёт в лёгкие, и он задохнётся. Щель приближалась толчками, как будто падала ему на голову и никак не могла упасть. Рывок. Ещё один. Он скривился, лицо и глаза были забиты песком. Наконец ему удалось немного согнуть ноги в коленях, нащупать голой ступнёй камень и упереться в него. С отчаянным рёвом он разогнул ноги и выпрямился, выбросил руки наружу, в мир живых.
Его нашли рано утром. Он сидел под деревом, поодаль от развороченной дыры в земле и отчаянно оттирал от ступней налипшую грязь, бурча себе под нос как в бреду «так-то лучше, так-то лучше». Всё, что он видел, были его грязные ноги, поэтому от пронзительного визга он вздрогнул. Деревенские женщины привели шамана, и только в его хижине мистер Редд отключился под действием какого-то снадобья. Время от времени пробуждаясь в бреду от резких человеческих и как будто птичьих выкриков, он снова тянулся к ногам, чтобы очистить от них грязь, которую принёс из своей могилы. В глазах у него двоилось. Приподнимая голову, он видел сквозь мутную пелену очертания вейза, который ритмично приседая и кивая чёрной, вымазанной густой грязью головой, вращая белыми навыкате глазами, ходит вокруг высокой лежанки, потрясает копьём, звенит браслетами, которыми до локтей унизаны его руки, и издаёт звуки, похожие скорее на шипение, рычание и клёкот, чем на человеческую речь. Зелёный крупный попугай в клетке, раскачивающейся над головой Редда, вторит бормотанию вейза истошными выкриками. Повинуясь трансу, скованный действием дурмана, мистер Редд повторяет слова шамана и помимо сознания, нутром чувствует смысл зловещего заклинания:
— Уходи! Уходи, чёрная голова! Тут нет людей! Тут нет людей…
Мистер Редд с шумом втянул воздух и открыл глаза. Он был внутри покачивающейся кареты в странной позе: тело было вытянуто в струну, ноги упирались в пол, а голова в стену. Цилиндр и папка валялись на полу. Осознав своё положение, он попробовал расслабиться, и с радостью почувствовал, что тело послушалось. Он сел, пригладил всклокоченные волосы на затылке, положил руки на колени. Приступ миновал. Удивительно. Впервые с его возвращения из Бирмы он пришёл в себя самостоятельно, без кровопускания и нашатыря.
Снаружи копыта цокали по мостовой. Редд раздёрнул шторы на окнах кареты, и в свете газовых фонарей блеснули пряжки на его ботинках. Он вынул щёточку из кармана пальто, такую же, какая лежала в кармане его сюртука, и начал начищать медные пряжки на лаковых ботинках.
«Так-то лучше».
***
Заседание Лондонского общества за отмену обязательной вакцинации проходило в доме председателя, Уильяма Тебба. Просторный салон, самая большая комната в доме, был битком набит. Выступления уже начались. Из прихожей Редд видел спины членов общества и слышал напористый голос оратора. Слуга помог Редду снять пальто, принял цилиндр, хотел взять и папку, но Редд, не выпускал её из рук.
Председатель, который педантично исполнял роль радушного хозяина, протиснулся в прихожую и приветствовал Редда.
— А вот и наш самый яростный борец, — Уильям Тебб горячо потряс руку гостя, — дорогой Редд, вы бледны. Вам нездоровится, но вы пришли, дружище, и мы излечим вас. Скоро будет пунш! По истине самый истовый приверженец тот, кто недавно поменял веру. «Раскаявшийся грешник перевесит на весах…». Сколько праведников?
— Девяносто девять, сэр.
Тебб, огромный, в гриве седых волос громогласно захохотал, затем принял грозный, но слегка комичный вид:
— Раскаиваетесь ли вы во грехе вакцинации?
— Да.
Тебб взял Редда под руку и повёл в салон, доверительно понизив голос:
— Мы все ломаем голову, что произошло с вами в Бирме. Да отдайте вашу папку Джону, она будет вам мешать.
— Благодарю вас, мистер Тебб, — вполголоса, чтобы не отвлекать слушающих, скороговоркой заговорил Редд, — я бы хотел попросить вашего разрешения выступить сегодня. У меня есть важное сообщение, которое…
— О, ещё одна сенсация! Что за день. Потерпите, дружище, я попрошу вас сделать заявление на следующем заседании, сегодня у нас повестка лопается по швам, и уже есть одна сенсация, — он значительно поднял указательный палец, — гляньте, кто к нам пожаловал.
Редд выпрямился и посмотрел поверх голов. Оратор стоял в дальнем конце салона, на специально организованном возвышении. Его было видно отовсюду. Это был молодой человек с вытянутым лицом, прямым пробором посередине крупной головы, чем он напоминал конторского клерка, и с огненно рыжей бородой. Редд, занятый беседой с председателем и собственными мыслями, не улавливал смысл речи оратора, но публика откликалась живо.
Редд прислушался:
— …противоречит не только постулатам медицины, но и естественной человеческой логике, здравому смыслу. Я знаю семью, где после вакцинации у детей стали проявляться симптомы сифилиса, хотя остальные им не болели. Родителям лучше сесть в тюрьму, чем прививать детей золотухой, сифилисом и манией. Прививка подобна мусору, который собрали в совок и вместо того, чтобы сжечь в печи — стряхивают в зияющую рану.
Публика одобрительно загудела, пронеслось «верно, верно», и салон захлестнуло аплодисментами.
— Вы слышали, — изо всех сил хлопая ладонями, закричал Тебб, — эта речь обязательно появится в очередном «Вестнике».
— Кто это?
Тебб удивлённо посмотрел на Редда:
— Вы совсем одичали после Бирмы, мой друг. Это же самый известный лондонский критик, социалист-фабианец, а теперь ещё восходящая театральная звезда, новый Шекспир. Его первая пьеса гремит в Ковент-Гарден.
Редд недоумённо пожал плечами.
— Это Шоу. Бернард Шоу, — воскликнул Тебб.
Аплодисменты всё не смолкали. Стоящие рядом обернулись к Теббу, увлекая его, рыжебородый оратор обращал к председателю приглашающий жест.
Мистер Редд сунул папку в руки удаляющегося Тебба, и крикнул сквозь шум:
— Прививки вызывают летаргию, прочтите мои записи!
Тебб улыбаясь, кивая головой, исчез в толпе и через пару мгновений уже стоял рядом с мистером Шоу, кланяясь, поднимая над головой сомкнутые руки, приветствуя соратников.
Уже стемнело. Снег сыпал крупными хлопьями в жёлтом свете фонарей. У подъезда стояло два четырёхколёсных кэба-брума. Кэбмены в нахлобученных шляпах и многослойных одеждах для тепла, из-за чего напоминали два крупных сугроба, прервали беседу и обернулись к Редду, но увидев, что джентльмен не проявляет к ним интереса, продолжали разговор:
— И говорит сыну своему, как бишь его…, ну, не важно: «сынок, говорит, вызови мне хэнсом, я так боюсь оспы». А я говорю, мэм, не извольте переживать, я поставил прививку, говорю, да, моему заднему колесу, и отлично, говорю, принялось, мэм.
Рассказчик разразился хохотом, а его собеседник скептически возразил:
— Полно врать, Билли, за такие шутки получил бы ты по шее.
— Так я и получил, — Билли захохотал ещё раскатистей.
— Ты вот лучше мою послушай, — заговорил второй кэбмен, — вот стою, слышу, свистит, один раз, вот как есть, один. Я тут как тут. Вижу: стоит франтик, смотрит на меня кисло так. Я не тебе свистел, а двухколёсному, вот, а ты давай, убирай свою оспенную карету. Я думаю, ну вот чтоб тебя, но ничего, отвечаю: что вы, хозяин, я оспенных вожу в больницу, когда они только-только заболевают, оспы на них ещё и в помине нет, ни прыщика. А на хэнсомах они, чуть только пойдут на поправку, уже по цирюльникам разъезжают.
Билли и его приятель дружно захохотали, но заметив, что вышедший из подъезда джентльмен всё не уходит и явно слушает их разговор, оборвали смех.
— Хозяин, не угодно ли кэб? — хрипло спросил тот, кого звали Билли.
— У нас чисто, не извольте беспокоиться за оспу, — произнёс баском его приятель, — хотя этой зимой старуха свирепствует. Столько жизней унесла.
Мистер Редд замер, в удивлении уставился на кэбмена, и машинально произнёс:
— А почему ты решил, что оспа — непременно женщина.
— Ну а кто же ещё, хозяин?
Под дружный хохот кэбменов Редд прошёл чуть дальше, встал на краю тротуара. Накатило тягостное ощущение дежа-вю, заставило чаще биться сердце. Ему было не по себе. Он вынул из кармана свисток и два раза отрывисто свистнул. Моментально перед ним оказался вынырнувший из-за угла резвый двухколёсный кэб-хэнсом.
— На Чаринг-Кросс, дружище. Да не торопись, накинь-ка мне плед на ноги, вот так. А то если Джеймс узнает, несдобровать мне.
— Как будет угодно вашей милости, сэр.
***
Мистер Редд уселся, закутавшись в пальто, укрыв ноги тяжёлым пледом, поднял воротник, стараясь спрятаться от холода в выстывшей карете. Кэбмен рявкнул, лошадь дёрнула повозку и побежала плавно. Подперев голову рукой Редд рассматривал заснеженную, тускло освещённую газовыми фонарями улицу. Она была слишком безлюдна и мрачна для рождественской недели. За всю дорогу навстречу проехали всего три или четыре экипажа, редкие прохожие, кутаясь от порывов пурги, спешно заходили в дома, почти до окон нижних этажей заваленные снегом. На дверях то и дело краснели одинаковые прямоугольные таблички. Редду не нужно было присматриваться, чтобы прочесть, он знал, что написано на табличках:
КАРАНТИН
ОСПА
НЕ ЗАХОДИТЬ
В прихожей был полумрак, горела только люстра.
— Джеймс, зажги рожок, такая темень.
Ответа не было. В доме стояла необычная тишина. Сверху из детской не было слышно ни звука.
Мистер Редд, поднялся в кабинет. Было жарко натоплено, комната освещалась только пляшущими отсветами горящего камина. Мистер Редд встал у камина, грея озябшие руки.
— Джеймс! — снова позвал он, уже немного сердясь.
— Я отправила его к жене.
Мистер Редд вздрогнул и обернулся. Мэри стояла у него за спиной. Она была бледна, волосы аккуратно собраны. Красное платье с застёжкой под подбородком подчёркивало её худобу. Она стояла боком к Редду, и на фоне светящегося жёлтым светом окна её профиль был похож на птичий.
— Мэри, наконец-то. Я так рад. Зря ты отпустила Джеймса к жене, теперь мы не сможем его принять, но я рад, что ты спустилась, — мистер Редд сделал шаг к жене и хотел взять её за руку, но она тут же отступила:
— Стойте, где стоите. Так будет лучше, — она мельком бросила взгляд на Редда и снова отвернулась, — а вы всё больше и больше становитесь похожи на моего мужа. Округлились.
— Мэри, я и есть твой муж, — голос Редда задрожал, — мне больно видеть тебя в таком виде. И самое главное, дети тоже страдают. Каков бы ни был болван этот самоуверенный доктор Локк, он всё верно говорит, и от этого мне каждый раз хочется хватить его по голове кочергой. Ведь ты не узнаёшь не только меня, но и детей.
— При чем здесь дети? Перестаньте втягивать детей. Вы задеваете меня за живое.
— Мэри, я просто хочу показать всю нелогичность твоих рассуждений.
— Прекратите притворяться, я устала от вашей лжи. Вы подменили не только моего мужа, но и детей, — теперь Мэри не мигая смотрела на Редда, глаза её горели, руки сжались в кулаки.
— Мэри, я не знаю, что сказать… — Редд глубоко вдохнул, тронул галстук на горле. Он почувствовал, как на лбу выступает пот. Рука потянулась к карману, в котором лежала щёточка для ботинок, но он остановился.
— Я знаю правду, — спокойно сказал Мэри.
Редд с удивлением поднял глаза на жену. Мэри смотрела на него с презрением:
— Мне рассказали, что случилось с моим мужем в Бирме. Мой муж умер от неудачной прививки и был похоронен в Бирме, в Путао.
— Но кто тебе это сказал?
— Не важно.
— Мэри, если бы даже я умер там, моё тело должны были бы привезти в Лондон и похоронить на Хайгейт. Это в моём завещании, ты же знаешь.
Мэри смешалась, глаза её забегали, она закричала:
— Нет, нет, моего мужа похоронили там! Он был один в деревне, его оставили одного, мне всё известно.
— Ну кто, кто тебе это рассказал? — мистер Редд в отчаянии простёр руки к жене.
Мери вновь приняла спокойный, какой-то дьявольски сосредоточенный вид и сделала приглашающий жест подойти к окну, а сама обошла мистера Редда и встала у камина. В полумраке её жемчужное ожерелье и серьги казались чёрными.
Редд приблизился к окну и отодвинул штору. На другой стороне улицы, в хороводе кружащих снежных хлопьев, в жёлтом свете фонарей стоял бородатый бродяга. Он крупно дрожал от холода, но при этом широко улыбался беззубой пастью и махал Редду рукой, замотанной в тряпку. Его щёки и лоб были в чёрных оспенных волдырях.
Редд отшатнулся, обернулся к Мери. Она победно улыбалась.
— Мэри, это сумасшедший, почему ты слушала его. Зачем ты пустила его в дом? Он ведь явно болен.
— Мне больше не нужны доказательства, я всё вижу своими глазами. Посмотрите на свои ноги.
Редд посмотрел вниз и ахнул. Его ботинки и ноги до колен были залеплены крупными комьями земли. Он выхватил из кармана щётку, обернулся к окну, к свету, и стал отчаянно отдирать грязь, попятился и вдруг оказался стоящим на коленях, почувствовав горячую боль в затылке. Замер. Он закинул руку назад, схватился за голову, ощутил мокрое. Кровь потекла в рукав. Он машинально поднялся и нетвёрдо пошёл к жене, которая стояла у камина, сжимая в руке кочергу.
— Мэри?
Капля крови упала с кочерги на ковёр и потонула в густом ворсе.
— Мэри, что ты наделала…
Редд раскинул руки, желая заключить жену в объятия, комната качнулась, нога Редда зацепилась за складку ковра, он сделал два широких шага, стараясь устоять, и влетел головой в горящий камин. Ноги в ботинках с медными пряжками бешено заскребли по ковру, тело мистера Редда затряслось, перевернулось на спину, руки вытянулись вверх и, ища, за что уцепиться, отчаянно хватались за воздух, почти касаясь платья стоящей рядом Мэри. Страшный крик полетел по дымоходу вверх, вырвался из трубы в небо ночного Лондона, и захлебнулся в огне.
Мистер Редд затих.
Мери стояла рядом затаив дыхание. Когда мистер Редд перестал дрожать, она аккуратно сняла с каминной полки шестирукую фигурку, опустила в карман платья, затем брезгливо переступила через ноги мистера Редда, не выпуская кочерги из рук, вышла из кабинета и направилась на второй этаж. Перед зеркалом на лестнице она остановилась и улыбнулась. По её худому лицу бежали язвы, глаза желтели, наливались кровью. Ожерелье чёрных жемчужин змеёй ползло вокруг её шеи, шурша и переливаясь. Она взмахнула руками, и шесть рук в красных воздушных рукавах, плавно развернулись веерами, и плавно опустились вниз. Она потрогала голову и осторожно нащупала костяные выступы. Рога с хрустом прорезая череп приподнимали волосы, ползли вверх. И вдруг она замерла — дверь в детскую была открыта. Она оттолкнулась от пола, поднялась в воздух перелетела через лестничный пролёт на второй этаж, ворвалась в комнату.
Детская была пуста. Мэри застыла посреди комнаты, затем как будто очнулась, выронила кочергу и пронзительно закричала:
— Джейн! Томас!
Она побежала вниз по лестнице и прихожую распахнула входную дверь.
— Томас! Джейн!
На улице не было ни души. Густой снег шёл, не переставая, превращаясь в непроглядную стену в жёлтом свете фонарей. Окна нижних этажей были завалены сугробами. Под козырьком дома напротив на ступеньках лежал человек в лохмотьях, лицо закрыто тряпкой.
Мэри подбежала к нему:
— Мои дети, вы не видели моих детей?
Бродяга не двигался, Мэри откинула тряпку. Остекленевшие глаза бродяги с чёрным от оспы лицом смотрели в небо. Бесформенная шапка вблизи оказалась истлевшей моряцкой треуголкой. Крупные, покрытые инеем серьги, похожие на истёртые монеты, тяжело вытягивали мочки ушей. Ком лохмотьев у его плеча зашевелился, и наружу вылезла голова большого зелёного попугая.
Попугай медленно моргнул, задрожал от холода и хрипло крикнул:
— Уходи! Уходи! Тут никого нет!
Мэри ахнула, отшатнулась, и побежала прочь, оглашая мёртвую улицу крикам:
— Томас, Джейн, где вы?
***
Ветер задувал снег в прихожую дома на Чаринг-Кросс. Стужа бродила по пустым комнатам, трогала предметы, заволакивала инеем большое зеркало на лестнице.
У зеркал короткая память, именно поэтому их не стоит бояться. Въезжая в новое жилище, не нужно выбрасывать зеркала, оставшиеся от прежних хозяев. Всего-то одни сутки помнит зеркало то, что в нём отражалось. Поэтому нужно успеть, нужно заглянуть в большое зеркало, что висит на лестнице, и повнимательней вглядеться. Прозрачная поверхность задрожит расплавленным свинцом, задышит ртутью, начнёт пульсировать, и на ней проявятся движущиеся картинки, отпечатки недавних событий.
Вот женщина в красном платье с кочергой в руке поднимается по лестнице, останавливается перед зеркалом. Её болезненно бледное худое лицо, с острыми скулами, бескровными губами, как спящая маска, висит в полумраке. Женщина рассматривает себя долго, поворачивается то правой, то левой щекой, рассматривает что-то, видимое только ей, поднимает, опускает руки, улыбается чему-то, трогает голову и снова улыбается, и вдруг замирает, взглянув наверх. Она бежит по лестнице, путается в платье, спотыкается, падает, вбегает в детскую…
По зеркалу пошла рябь. Сон улетучился. Навсегда.
Вот следующий.
Прихожая ярко освещена. Старик и молодой человек появляются из-под лестницы и осторожно поднимаются наверх. Проходя мимо зеркала, старик еле слышно шепчет, но зеркало отчётливо слышит его слова:
— Они в кабинете, ругаются, сэр. Но это полбеды, я вам говорил, в доме творится какая-то чертовщина, детям это не на пользу.
Они заходят в детскую. Через некоторое время появляются снова и спускаются вниз, ведя двух тепло одетых ребятишек. Дети улыбаются, стараются изо всех сил не шуметь, перешёптываются:
— Гулять, гулять! Доктор, а мы поедем через площадь?
Доктор Локк прикладывает к губам указательный палец, «тсс», затем все скрываются под лестницей, где находится чёрный вход…
Зеркало подрагивает.
Джеймс широким движениями протирает зеркальную раму, обмакивая тряпку в миску с белой жидкостью.
Всё пропадает.
Лестница пуста. Светильники не горят. Утро. Прихожая освещается с улицы сквозь окошко над входной дверью.
Мистер Редд бодро взбегает по ступенькам и останавливается перед зеркалом. Удовлетворённо рассматривает своё отражение. Вдруг опускает глаза. Зеркало дрожит. Лаковые ботинки мистера Редда и ноги до колен покрыты крупными комьями земли. Мистер Редд выхватывает из кармана щёточку и начинает отдирать комья, начищать ботинки и медные пряжки. Зеркало снова рябит, воспоминания мутнеют. Вот мистер Редд снова стоит, разглядывая себя, он засовывает щётку обратно в карман, что-то мешает ему. Он смотрит на руку. Его запястье унизано десятком разноцветных браслетов. Он машет рукой, стараясь их сбросить. Браслеты звенят. Он смотрит на себя, в ужасе делает шаг назад и чуть не катится вниз. По его лицу бегут чёрные оспенные волдыри…
Или это всего лишь рябит прозрачная стеклянная гладь?
На этом зеркальные воспоминания заканчиваются. Холод вымораживает их, стирает как влажную плёнку тряпкой, коверкает самые давние, искажает, и на них уже нельзя положиться. Ведь неясно, было это на самом деле, или всего лишь приснилось зеркалу.
Одно можно сказать наверняка. Явившиеся утром в дом на Чаринг-Кросс полисмены, которых вызвал испуганный молочник, обнаруживший открытую дверь и засыпанную снегом прихожую, не нашли в доме никого, ни детей, ни слугу, ни женщину в красном платье, ни одетого с иголочки отлично сложенного джентльмена в лаковых ботинках с начищенными до блеска медными пряжками и совершенно чёрной головой.