— Эрик, где ты? Э-э-рик! Иди к маме.
Женский голос, высокий. звенящий, вырвался из глубины прохладных комнат в солнечный двор, заметался, отскакивая от расставленных вдоль белой глиняной стены плугов, лопат, серпов, мечей и щитов, влетел в раскалённую кузницу и завяз в звоне молота, которым орудовал хромой бородач-кузнец.
— Эрик! Ну где же ты?
Голос вновь потонул в неистовом звоне металла.
Афродита шагнула из-под навеса на солнце и сердито закричала, целясь в дверь кузницы:
— Гефест, ну прекрати же молотить. Сколько можно, — и обратилась к чинно сидящим на резных стульях гостьям, — с раннего утра этот шум, у меня волосы путаются.
Она сделала знак служанке, и та, положив у зеркала золотой гребень, которым вот уже пару часов безуспешно пыталась расчесать непослушные волосы Киприды, выскользнула из комнаты, побежала через двор и осторожно заглянула за увитую плющом оградку. Там внизу, далеко-далеко за космами белых облаков, блестел как на ладони залив в обрамлении чёрных скал. Там стоял могучий, сияющий золотом корабль Арго. Девушка мечтательно вздохнула «ах!» и скрылась в тенистых переулках Олимпа.
Звон стих. Стал слышен стрекот насекомых и шум морского ветра, несущего то ли крики чаек с моря, то ли еле уловимый стон прикованного в глубине колхидских гор Прометея.
В дверях кузницы показался Гефест, гневно швырнул раскалённый молот в песок, уселся у стены на землю и, подставив палящему солнцу лицо в курчавой бороде, закрыл глаза.
Афродита ловко забрала копну волос в пучок на затылке и обратилась к своим гостьям:
— Дорогие подруги, я с радостью выполню вашу просьбу, но может быть, мой сын скорее послушается вас, чем меня, — она печально вздохнула, — он совсем отбился от рук.
Гера и Афина переглянулись, улыбаясь, Афродита продолжала:
— Я знаю, что муки мои вызывают лишь смех. Что бы я ни попросила у Эрика, на все получаю грубый отказ. Начинаю требовать – он грозит, что мне не поздоровится.
Гера поднялась, присела у кресла Афродиты и нежно коснулась её руки:
— Исполни, как обещаешь. А на сына не сердись понапрасну. Время придёт, и станет он лучше. А теперь пускай пошалит ради великого дела.
Афродита закрыла наполнившиеся слезами глаза.
«Время придёт, и станет он лучше».
Услышав слова Геры, Афина украдкой покачала головой. Не знаешь ты Эрика, подруга, как будто молча говорила она.
После этого гостьи собрались уходить. Они хотели попрощаться с Гефестом, но трудолюбивый старик уже снова во всю орудовал молотом, и они, опасаясь за свой слух, прикрыв уши, покинули дом Афродиты, а та отправилась искать в дальних закоулках Олимпа своего сына Эрота, которого дома называла Эриком.
Беспокойные мысли наполняли её прекрасную голову, накладывали тревожные морщинки на божественный лоб. Она, кончено, заметила, горький взгляд Геры и сомнение, с которым та покачивала головой.
«Время придёт, и станет он лучше».
Афина никогда не видела Эрота. В делах военных, на полях сражений прекрасной девственнице не до радостей любви. Но это и к лучшему. Зачем тревожить душу чистой богини тягостным зрелищем, ведь Эрик — не станет лучше никогда.
Он был рождён взрослым мужчиной в теле младенца. Роды были тяжёлыми, и силы покинули Афродиту, как только плод вышел из утробы. Очнувшись, она увидела, что Эрот лежит ничком рядом с нею, отвернувшись. Прозрачные крылышки подрагивали на его пухлой спинке, сморщенная ручка умилительно сжимала золотой лук с серебряной тетивой. Афродита потянулась к младенцу и тут увидела его лицо. Она вскрикнула и чуть не сбросила новорождённого с высокого ложа. На неё смотрело лицо взрослого мужчины: лоб прорезан морщинами, презрительный пристальный взгляд и сжатые губы. Крылышки за его спиной на глазах сморщивались, превращаясь в ощипанные крылья куриной тушки.
Когда Эрот заговорил, голос его звучал хриплым баском:
— Мама, давайте договоримся: вы меня ни о чём не просите, и я не доставляю никому хлопот.
Вот такой ультиматум.
Сердце матери было разбито, но она не могла не просить помощи у сына. Олимпийцы нуждались в услугах бога любви и оборащались к Афродите, а той приходилось упрашивать уродца расчехлять колчан со стрелами и вновь натягивать тетиву.
В пышном винограднике Зевса Афродита услышала шум, отвратительный булькающий хохот и брань, нахмурилась и поспешила туда.
Эрот играл в бабки с Ганимедом, молодым виночерпием Зевса, смертным, которого вседержитель выкрал и поселил на Олимпе. Прижимая к груди целую пригоршню золотых бабок и, криво ухмыляясь, Эрот жадно наблюдал как Ганимед ставит две свои оставшиеся бабки, делает бросок и проигрывает последнее. Карапуз издал победный визг, подскочил на толстых ножках, подхватил добычу и стал быстро рассовывать бабки по складкам хитона. Издали он выглядел как толстый мальчишка, но вблизи, становилось понятно, что это низкорослый пухлый мужчина, почти карлик. Запихивая бабки, он кривил рот и высовывал от удовольствия язык, облизывая лягушачьи губы.
— Ворованный смертный, тебе ли тягаться со мною, — урачал Эрот, – эй, Ганимед, похоже, Зевс так спешно унёс тебя на Олимп, что ты не успел захватить свой ум и сноровку. Где-то они валяются внизу, в грязной норе, которую ты называл своим домом.
Эрот смеялся, и его смех был похож одновременно на бульканье кипящего котла с кислыми щами и на кваканье жабы. Ганимед сжал кулаки, покраснел и бросился на толстяка, но Афродита вовремя преградила ему путь, отстранила. Ганимед топнул ногой и скрылся в зарослях виноградных лоз.
— Ну что ты смеёшься, горе моё несказанное, — Афродита привычно поборола мгновенную гадливость и погладила сына по потной курчавой шевелюре, — ведь ты, я знаю, обманул его, поскольку честно играть – не умеешь
Афродита наклонилась, чтобы поцеловать сына, в ноздри ей ударил кислый винный запах. Она поморщилась и сказала строго:
— Я вижу, неспроста ты водишь дружбу с виночерпием Зевса. Ты же ещё ребёнок…
— Перестаньте, мама, — Эрот отстранился, — эти нотации ни вам, ни мне ни к чему. Я никогда не был ребёнком, и вы это знаете.
Он уселся по-турецки, свесил на колени рыхлое пузо, и стал выставлять золотые бабки в линию.
Время шло, пора было действовать.
— Послушай, дорогой мой, — Афродита присела, опустив колени в горячий песок, заглядывая сыну в лицо, — помнишь мяч, который лежит у меня в спальне. Он сделан из крепко спаянных золотых ободьев, настолько искусно, — она зашептала, — что даже твоему отцу не под силу сделать такой. Ты же не передашь Гефесту мои слова, не выдашь меня?
Эрот насуплено отвернулся, но она заметила, как загорелись его глаза, и продолжала:
— Если раскрутить этот мяч и запустить в ночное небо он становится похож на самую яркую звезду. Маленький Зевс развлекался этой игрой, когда прятался в пещере от своего жестокого отца.
Толстый уродец вдруг развернулся к матери, его глаза сияли, лицо раскраснелось от возбуждения:
— Хочу, хочу, дай мне этот мяч, — забулькал Эрот и начал дёргать подол Афродиты.
Она аккуратно взяла его руки в свои и проговорила:
— Прежде выполни мою просьбу. Пошали для меня. Попади своей стрелой в прекрасную дочь царя Колхиды, сделай так, чтобы она влюбилась в отважного Ясона, и мяч – твой.
Блеск в глазах Эрота потух, он вырвался из рук матери, вскочил:
— Ах, мама, опять вы за старое. Ведь вы знаете, что ничего хорошего из моих шалостей не выходит.
— Эрик, твои стрелы действуют безотказно!
— Но эффект скоротечен. Если смертным нужна моя стрела, значит, они бессильны сами устроить свое счастье, и оно улетучивается, как пух от уст Эола. Кстати, то же самое и с бессмертными.
В словах Эрота была горькая правда. Афродита потупила взгляд и вполголоса проговорила:
— Но ты ранишь им сердца, роняешь искру, а дальше они сами должны раздуть огонь и выковать своё счастье, как говорит твой отец, — её слова стали почти неслышны, — а если что-то не ладится – у них есть право выбора.
Эрот снова забулькал, захохотал:
— О да, любимая уловка богов. Вы заставляете людей делать, что вам вздумается, а в случае неудачи, сваливаете все на свободу воли. Ох уж это лицемерие, ох, уж эта двойная мотивация.
Афродита с опаской взглянула на сына. Он частенько говорил непонятные слова, когда был рассержен. Слова были нездешними, злыми и пугали Афродиту. Она замолчала.
Эрот пинал золотые бабки носком босой ноги, размышляя.
— А можешь мне дать мяч сейчас, а стрелу в Медею я пущу потом?
Афродита умело скрыла блеснувшую в её глазах радость и спокойно произнесла:
— Сначала стрела, потом мяч.
Эрот скривился от досады, но делать было нечего. Он нехотя запихал бабки за пояс хитона, встал на четвереньки, полез под виноградную лозу, повозился и извлек колчан со стрелами, блестящий маленький лук и какую-то странную штуковину, при виде которой Афродита испуганно отшатнулась. Штуковина представляла собой три собранных вместе больших лепестка из железа, которое Эрот явно позаимствовал в кузнице отца. Лепестки были приделаны к лямкам, в которые карапуз просунул пухлые ручонки, после чего лепестки оказались у него на спине, а на живот легла третья лямка с большой костяной пуговицей посредине.
Афродиту охватил страх:
— Что это за отвратительное приспособление, где же твои прекрасные прозрачные крылья, которые нравились мне?
— На крыльях мама в сей поздний час далеко не улетишь, — Эрот воздел кверху ручку, указывая, на заходящее солнце, — а в бабки с Ганимедом мы, мама, играем с утра.
Он икнул, ткнул пальчиком в пуговицу на животе. Лепестки за спиной со стрёкотом закрутились и подняли карапуза над землёй. Он был похож на упитанного летающего жука, ручки сжимали колчан и лук.
— Ждите, мама, готовьте мяч. Эй-ех!
Афродита провожала Эрика, пока он поднимался над виноградником, а когда скрылся в розовых лучах закатного солнца, она, радуясь своему успеху, и печалясь, вспоминая странное летательное приспособление, отправилась домой.
За дворцом Зевса в живой изгороди потайной лаз, который выводит на тропинку, ведущую вниз, на Землю, в мир смертных. Тропинка ужасно секретная, но почему? Все боги про неё знают и шастают вниз день через день, но перешёптываются важно, как о страшной тайне. От кого скрывают? Неужели от Ганимеда и других смертных, украденных с Земли? Надо показать её Ганимеду, а то злится бродяга за бабки. Путь слиняет, вот старик-громовержец рассвирепеет.
Эрот протиснул живот сквозь изгородь, оцарапался, выругался и затарахтел железными лепестками над тропинкой, через облака в мир людей.
Нет, не буду говорить Ганимеду. Задобрю его как-нибудь иначе, подстрелю ему нимфу какую-нибудь. Зачем терять приятеля-виночерпия. Эй-ех!
Эрот причмокнул, ощущая во рту пряное вино, которым угощал его с раннего утра Ганимед, и ринулся вертикально вниз, желая срезать путь. Тропинка была сработана из тончайшего хрусталя. Вынырнув из-за облаков, Эрот чуть не врезался в крутой прозрачный поворот, но вовремя затормозил и увидел внизу колонны дворца с длинными вечерними тенями в красном свете заката.
Конечно, ты будешь просить меня, мама, «пошали Эрот», ещё и ещё. И потом мне всё это надоест. И тогда я пущу стрелу в муженька твоего хромоногого, папашу моего. Вы, мама, всё перед зеркалами красуетесь и не замечаете, как он засматривает на вашу подругу-девственницу. Позовите-позовите Афину в гости, я вам устрою свистопляску. Эй-ех!
Дурно это закончится, а меня уж и след простыл. Найду себе время подходящее и место по прохладнее, надоела эта жара, и буду шалить в своё удовольствие.
Но ведь как же тягостно, знать, чем всё закончится!
Хрустальная тропинка закончилась, и лепестки на спине Эрота разом остановились. Он шмякнулся в мягкую траву, кубарем покатился, стукнулся о каменные ступени открытой террасы дворца, вскочил и притаился за колонной, злобно скуля и держась за ушибленную голову.
Ясон с товарищами пришёл приветствовать царя Колхиды. Прекрасная дочь царя стояла рядом, и её красота освещала всё вокруг ярче закатного солнца.
Ну, здравствуй, черноволосая колдунья. У-у-у ведьма. И ты, златокудрый герой-атлет, тоже здравствуй, принесла ж тебя нелёгкая. Но как же они взглядом друг друга сжигают, как дышат порывисто, как глаза отводят стыдливо. Похоже, и так всё бы у них само разгорелось, без моей помощи. Но чтобы мяч золотой получить, нужно наверняка. Обрушить на них судьбу, чтобы придавила, как могильной плитой.
Знаю-знаю, чем кончится. Жить будут недолго и несчастливо. Охладеет Ясон к своей ведьме, поймёт, что наваждение было, что боги устроили против его желания, и в свободу воли захочет поиграть, влюбится в дочь царя Креонта. Но жёнушка-то быстро его стреножит, у-у-у ведьма, детей умертвит и скроется на дедовой солнечной колеснице в неизвестном направлении. А ты, Ясон, нищим стариком, на берегу моря помрёшь под обломками своего Арго, изъеденный морской солью и облепленный медузами.
Вот вам любовь по воле богов.
Эрот задумчиво потянулся за стрелой.
Знает, знает конец этой истории Эрот сладкоистомный. А ещё знает, что ждёт его дома в награду за труды: игрушка самого Зевса, золотой мяч, звезды в небе высекающий.
Ну что ж. Время шалить.
Он тяжело вздохнул, натянул тетиву, и тонкая стрела, звеня, полетела в грудь Медеи.
Рассказ писан на курсе школы Band «Как писать фантастику». Отличный курс, отличные лекторы. Нужно было выбрать эпизод из «Аргонавтов» и раскрутить в полноценный рассказ. Прочите ещё один мой рассказ, написанный на этом курсе — «Головняки». Это фантазия на тему знаменитого «парадокса вагонетки».