Микори сидел на дереве уже несколько часов. Руки и ноги окоченели, затекла облепленная снегом спина. Пурга недавно стихла, но снег всё сыпал хлопьями на голову Микори, на покрасневшие руки, на каригину с истёртой байковой подкладкой, которая не спасала от жгучего вечернего мороза. Микори тронул толстую ветку, на которой сидел. Камень, заледеневший камень.
Снег падал сквозь голые ветки на землю, на камни и на чёрные спины волков, сновавших без передышки вокруг дерева. Сверху волки были похожи на жирных червей. Они вились в снежной белизне, выписывали сложные округлые фигуры в сгущавшихся сумерках. Волки поднимали острые морды и скалились на Микори, взрыкивали, выдували из лёгких клубы смрадного пара, и до ноздрей Микори доносилась гадкая пёсья вонь. Он морщился и ждал.
Ничего, уже скоро. Скоро, сестрёнка, скоро, моя Саянэ. Скоро они приведут меня к тебе, а пока – ничего не говори. Главное – молчи. Волки услышат. Они услышат и поймут, и тогда конец. Потому – молчи. Ничего не говори.
Микори сунул за пазуху онемевшую руку и нащупал слева рукоять танто. Короткое лезвие, тонкое как бритва, завёрнуто в два слоя ветоши. Стоит дёрнуть руку наружу, ветошь развернётся сама, упадёт и клинок обнажится. Смертельная нагота заговорённой стали.
А справа за пазухой лежит кое-что ещё. Маленькое, твёрдое и тёплое.
Микори вынул руку и осторожно прикоснулся к груди. Шарить под задубевшим каригину он не смел. Небольшая глиняная чашка, кривенькая и как будто помятая, лежала в мешочке, привязанном бечёвкой к шее Микори, упиралась в ребра и слегка грела.
На месте. Значит, Саянэ ещё жива.
Прошёл ещё час. Невидимое за туманом и ветвями солнце потухло, и бледный диск луны набрал яркости, силы, прорезал тёмный лес и начертил на снегу длинные тени деревьев и чёрных зверей.
Волки замерли, подняли морды и завыли. Задремавший было Микори вздрогнул, чуть не свалился с дерева и ухватился за ветку.
Огромная, закрывающая полнеба луна задрожала. Откуда-то донесся странный звук, похожий на рычание дикого зверя и на вой трубы, созывающей монахов к молитве. Микори вертел головой, до рези в глазах вглядывался в глубину леса, но так ничего и не увидел.
Волки замолчали, обернулись в глубину лесной чащи, которая вздымалась перед ними, поднималась всё выше и выше на холм, и замерли, прислушиваясь.
Кто-то очень большой шел по лесу. Казалось, от его шагов дрожит земля и сама луна качается в небе. Микори встал и обхватил рукам ствол, прижав щеку к ледяному дереву.
С каждым толчком земли волки подпрыгивали, падали набок, поспешно вскакивали и расставляли лапы шире, чтобы удержаться. Деревья вздрагивали, роняли шапки налипшего на ветвях снега. Широкие снежные лепёшки падали на волков, те фыркали, мотали головами и напряжённо всматривались в глубь чащи.
Микори зажмурился, крепко-крепко вцепился в ствол и повторял, как молитву: «Саянэ, Саянэ».
Главное — удержаться, не сорваться с дерева, не упасть. Если волки растерзают его, все старания — зря.
Бабушка кузнеца предупреждала, рассказывала, как всё будет. Но как подготовить смертного к смертельному ужасу?
«Ты должен добежать до середины леса. Когда достигнешь опушки, и первые деревья обожгут тебя холодной тенью, сразу беги. Как только ты переступишь границу леса, волки почуют тебя, но им нужно понять, откуда ты появился. У тебя будет время. Как услышишь вой, поворачивайся, беги по кругу. Волки погонятся за тобой, но они не побегут навстречу и не будут ждать на поляне. Надейся только на свои ноги».
Бабушка опустила глаза и посмотрела на свои колени. Ноги её высохли много лет назад, она не могла ходить и передвигалась по дому на скрипучей деревянной коляске с маленькими деревянными колёсиками на больших гвоздях вместо осей. Её внук Комори сделал эту коляску. Комори был знаменит на всю округу – кузнец и гончар. Жители деревни, и деревни на юге за горами, и деревни на севере за рекой, и дальних деревень – все пользовались вещами, сработанными Комори. Плуги, ножи, серпы, мотыги и мечи родились между молотом и наковальней Комори. А глиняные горшки, чашки и тарелки якисимэ, коричневые, кривые, косые, не похожие одна на другую, но крепкие и выносливые, как железо, Комори лепил и обжигал в печке. Говорили, что он запер в ней небесный огонь.
Сам Комори давно умер. Одни рассказывали, что он сгорел во время пожара в кузнице, другие шептались, что выжил — и его, обожжённого, чёрного как уголь, утащили духи.
Да и про бабушку кузнеца знали наверняка: она была невестой волка, но спаслась. Потому что держала язык за зубами.
Было еще светло, когда Микори вернулся из леса с хворостом. В комнате все было раскидано, ставни разбиты, татами разбросаны. Пахло псиной. Микори крикнул: «Саянэ!» – хотя сразу понял: сестру утащили и кричать смысла нет. Он бросил вязанку посреди комнаты, выскочил на крыльцо, поскользнулся, покрепче запахнул старенькую каригину — начиналась пурга, задул северный ветер, — и помчался к бабушке кузнеца.
«Если твоя Саянэ будет держать язык за зубами, волки её не разгадают».
Бабушка подняла круглое, сморщенное как мятый лист бумаги лицо. Огонь от раскалённого очага падал сбоку, и тень от широких скул скрывала глаза и приплюснутый нос. Микори казалось, что он смотрит на круглую чёрную тарелку с горящими угольками на месте глаз. Он готов был бежать на помощь сестре.
Его бросило в пот: не то от страха, не то от жара – в комнате горел очаг.
Бабушка сделала знак оставаться на месте. Она оттолкнулась жилистой рукой от угла печки, и коляска покатила её в другой угол, к свернутому на полу футону. От духоты мысли Микори путались, скакали как блохи. Как она со своими сухими ногами слезает с коляски и перебирается на футон? Не иначе, духи помогают. В роду кузнецов наверняка все в дружбе с духами. Это точно.
«Волки не простили, что мой внук выковал меч, и унесли Комори, – бабушка запустила руку в складку футона и вынула завёрнутый в тряпицу танто. – Только он справится с Хозяином. Не трать его силу на простых волков. Жди Хозяина и, когда выдастся удобный момент, – действуй. И вот ещё что… – бабушка кузнеца внимательно посмотрела на Микори, – ну-ка, подтолкни меня».
Бабушка показала кривым пальцем в сторону бёбу, что стояла в дальнем конце комнаты. Микори поднялся и начал осторожно толкать коляску, ощущая, что жар в спёртом воздухе становится всё сильнее.
Подкатив коляску, Микори уже собрался отодвинуть ширму, но бабушка проворно схватила его за локоть.
«Стой, сожжёшь руку», – она показала на висящий на бёбу кусок войлока. Микори обмотал им руку, заметил выжженные чёрные пятна на замасленной ткани и раздвинул ширму.
В этой комнате было так жарко, что слезились глаза. Через мгновение промокшая одежда нагрелась, и от неё пошёл пар. Окон в комнате не было. Не видно было и стен. Она казалась необъятной, освещаемая мерцающим светом огня. Микори решил, что попал в раскаленную огненную печь.
В центре комнаты и в самом деле стояла большая печка с широким полукруглым очагом, и его нутро, как огнедышащая пасть, пульсировало, гудело, мерцало и переливалось жаркими, жгучими цветами, всеми оттенками оранжевого, рыжего, коричневого и чёрного. Печка изнутри была разделена надвое горизонтальной полкой. Под полкой огонь облизывал крупные круглые дрова, а сверху, на полке красовались плошки, тарелки и прочая кривая, наскоро слепленная глиняная утварь.
Прямо перед печкой на столике выстроились глиняные чашки. Они стояли в десять или больше рядов, как фишки на доске го.
Микори замер на пороге, жмурясь от пышущей печки, но бабушке явно был привычен этот жар. Она подтолкнула парня в комнату, указала на стол с чашками.
«Вперёд, не бойся. Подставь лицо огню. Не отворачивайся. Все мы когда-то были сделаны из глины. Все мы вышли из огня. Чем сильнее обожжёшься – тем крепче станешь».
Микори опустил глаза и видел только бабушкину макушку, чувствовал, как нестерпимо жжёт голову. Казалось, волосы уже дымятся. Он закрыл глаза и двинулся вперед. Шаг, другой, третий. Он открыл глаза. Бабушка кузнеца, подняв голову, смотрела на него и улыбалась. В её глазах мелькали отблески огня. И тут жар прошёл. Лицо и руки Микори перестали гореть.
«Ну, давай, выбирай свою Саянэ», – бабушка указала на стол, заставленный чашками. Микори с удивлением смотрел на бабушку и не понимал, что ему нужно сделать.
Бабушка обвела рукой стол с чашками:
«Чашки, как люди, нет ни одной, похожей на другую, – старая женщина нахмурилась, – только волки. Волки – все одинаковые. А люди и чашки – разные. У каждой свой изъян и своя красота. Выбери ту, что похожа на твою Саянэ».
Микори оторвал руку от покрытого инеем дерева и тронул куртку. Чашка была на месте. Сестрёнка жива.
От шагов Хозяина волков лес дрожал. Волки подпрыгивали, тыкаясь носами в снег, оступались, валились набок. Хозяин приближался. Микори слышал его громкое хриплое дыхание. Он был уже рядом, ещё пару шагов…
Сосны на краю поляны раздвинулись, как лёгкая ширма, стряхнули снежную пыль с вершин, и огромный волк — высотою с половину сосны — ступая на кривых задних лапах, ломая ветки, шагнул на поляну. Его глаза горели кровью, оскаленная пасть с жёлтыми зубами сочилась едкой слюной, а на голове сидел блестящий золотой горшок.
Хозяин замер на краю поляны и уставился на Микори.
Микори сжал рукоятку меча за пазухой. Интересно, как он до меня доберётся?
Волки засуетились, забегали. Трое чёрных притрусили к дереву и встали вплотную к стволу, прижавшись боками друг к другу. Два других запрыгнули на их спины. Ещё два вскочили на них, потом еще два, и еще. Живая лестница росла, поднималась выше и выше. Волки рычали, фыркали. Нижние скалились и кусали верхних, верхние царапали спины нижних.
У Микори перехватило дыхание. Он поднял голову вверх, в чёрное небо, высматривая ветку, на которую можно подняться, ухватил закоченелыми руками, подтянулся, закинул ноги выше и уселся.
В это время последние волки забрались на самую верхушку башни. Они задирали острые морды, клацали воздух, пробовали встать на задние лапы, рискуя свалиться на землю, но не могли достать Микори.
Раздался страшный рык, запахло падалью. Хозяин волков сделал два шага к дереву и пополз по волчьей башне наверх, широко размахивая лапами, цепляясь за волков, за их морды, за бока. Волчьи спины хрустели под его тяжестью, золотой горшок на голове блестел в свете луны. Вот его кровавые глаза и оскаленная морда всё ближе, всё шире он орудует лапами.
Микори молча смотрел на Хозяина. Рука за пазухой. Меч наготове. Сейчас волк поднимется ещё на одну «ступеньку». Вот, сейчас он занесёт лапу, ухватится за ствол. И ещё выше. Он заносит другую лапу, и вот уже прямо напротив Микори, дышит ему в лицо трупной вонью. Вот он заносит лапу, заслоняя луну.
И тут что-то ослепительное вспыхнуло в лунном свете ярче золотого горшка на голове Хозяина. Меч вынырнул из-за пазухи, промчался наперерез когтистой лапе и прошёл сквозь неё, как сквозь глину.
Хозяин разинул пасть и взвыл, закричал от боли, а из обрубка хлынула чёрная кровь, заливая лицо, руки и куртку Микори.
Отрубленная лапа пролетела над головами волков и упала в снег. Нижние волки, повинуясь инстинкту, рванулись к ней, и вся башня обрушилась с воем и лязгом зубов в испачканный кровью снег.
Хозяин, скуля от боли, упал на землю, звонко стукнувшись горшком о ствол дерева, и, зажав отрубленную лапу другой, целой, криво топая и сотрясая землю, скрылся за деревьями.
Нельзя было упустить его.
Волки забыли про Микори. Они бросились к отрубленной лапе, наскакивая друг на друга, но за несколько шагов от неё замерли, словно перед невидимой прозрачной стеной нурикабэ, завертелись, начали вставать на задние лапы. И тут, как будто вмиг обезумев, они стали набрасываться друг на друга, рвать зубами, и вся поляна стала волчьим побоищем. Дрался каждый против каждого.
«Они не смогут притронуться к лапе Хозяина. Ты должен её забрать».
Микори сунул меч за пояс, прижался спиной к стволу дерева, скользнул вниз в просвет между ветвями, приземлился, присев. Он обогнул свалку дерущихся волков, подхватил тяжёлую, в тёплой крови лапу и устремился в чащу за Хозяином.
Сначала он слышал рычание Хозяина и топот его шагов. Потом рычание стихло, и толчки земли стали слабее. Хозяин бежал быстрее Микори.
Парень мчался, что есть мочи, цепляясь одеждой за кривые сучья. Он закрывал локтем лицо, но это не помогало: его щёки и лоб горели от рваных царапин.
Земля перестала дрожать, рычание Хозяина слилось с ветром в макушках деревьев, исчезло. Всё стихло.
Неужели я его упустил, неужели всё напрасно?
Вдруг за деревьями мелькнул огонёк. Второй. Два окна низенького дома.
Микори побежал быстрее, чувствуя, как ступни липнут к земле, вязнут почти по щиколотку в холодной жиже.
«Болото. Помни: дом Хозяина стоит на болоте, которое никогда не замерзает».
Микори перемахнул через кустарник и оказался около приоткрытой двери. В просвете – мерцающий огонёк. Микори переложил лапу Хозяина в левую руку, вынул из-за пояса танто, ударил дверь ногой и закричал:
– Саянэ! Саянэ!
– Ну чего ты кричишь, Хозяина разбудишь.
Это голос Саянэ. Она жива!
– Где ты, сестрёнка?
– Я здесь.
В дальнем углу просторной комнаты расстеленный футон, загороженный ширмой. Хозяина нигде нет. Нет пятен крови на полу. Если поторопиться, мы успеем убежать.
Микори перескакивает через распахнутую крышку погреба, оказавшись перед кроватью, откидывает бёбу в сторону.
На постели, укрытая одеялом, лежит девушка. Лицо её бледно до синевы. Широко открытые глаза блестят, губы дрожат.
– Саянэ, Саянэ, я пришёл за тобой, – кричит Микори, глаза его наполняются слезами. – Почему ты лежишь, ты больна?
Микори бросается к сестре, наклоняется и в ужасе видит, что по одеялу расползается багровое пятно.
– Что с тобой, волк ранил тебя?
– Нет, всё в порядке, – шепчет Саянэ. – Не надо, не трогай одеяло.
– Но у тебя кровь.
Микори срывает одеяло и отшатывается. У сестры нет руки. Из дрожащего обрубка сочится багровая до черноты жижа.
Красивое, нежное лицо сестры меняется, становится похожим на звериную морду, из её горла вырывается странный, шипящий звук:
– Что это у тебя? Откуда взял?
Сестра, не отрываясь, смотрит на лапу Хозяина, которую Микори продолжает сжимать в руке, — и вдруг взлетает в воздух. Она становится вертикально над постелью, тело её сотрясает дрожь. Бледное лицо становится серым, потом чёрным, обгоревшим. Из-под тонких хакама ползёт чёрная шерсть. Ноги выгибаются назад, ломая суставы, а из-под подушки взлетает золотой горшок и насаживается на голову, как каса.
Над кроватью перед Микори висит в воздухе Хозяин.
Он издаёт страшный рык, бросается на Микори, выбивает из его руки меч, выхватывает отрубленную лапу и ныряет в погреб.
Микори мчится за ним. Краем глаза он замечает в другом углу комнаты огромный молот, горящее горнило и наковальню. Запинается, соскальзывает по ступеням и летит в подпол. В черноту.
– Где моя сестра? Где…
С правой стороны на груди он чувствует холод. По куртке расползается чёрная клякса. Он суёт руку за пазуху, туда, где лежит глиняная чашка, но вместо неё в мешочке – холодная жижа. Микори выдёргивает руку, пальцы и ладонь испачканы чёрной слизью.
Микори кажется, что дыхание его замирает. Он отчаянно трёт липкие руки друг о друга, о каригину, чувствует, что коченеет, но не от холода – от ужаса.
В квадрате света — Саянэ. Она лежит на боку, вывернув голову лицом в потолок, и в открытых глазах мерцает луна. Руки и ноги связаны. Платье разодрано. На теле – следы зубов и когтей.
«Если она будет держать язык за зубами – волки её не разгадают».
– Зачем, зачем ты говорила с волками, сестрёнка, – шепчет Микори.
Крышка погреба с треском захлопывается.
Микори оказывается в душной темноте. За его спиной — рычание Хозяина и пёсий запах.
На этом закончилась страшная японская сказка «Не надо разговаривать с волками». Эту сказку я отправлял на отбор в Самую страшную книгу 2022. Получил много разных рецензий, хороших и весёлых. Если хотите что-нибудь повеселее, почитайте «Как Ёж помог Серёге избавиться от Сапожника».