Серёга потом удивлялся, как ему сразу не пришло в голову обратиться за помощью к Ежу. Это же было самое простое, первое, о чём нужно было бы подумать. Но в затравленную, замученную голову Сергея разумные мысли уже давно не стучались.
Он почти месяц толком не спал: стук швейной машинки, удары молотка по болванкам сотрясали его однушку день и ночь, заставляли вибрировать стены. Он устал ругаться с соседями, объясняя, что его жилец работает на дому, но скоро съедет.
– Понимаете, это мой дальний родственник, приехал из деревни и, представляете, прямо вот с поезда сходил и ногу повредил, теперь в гипсе ещё месяц, а он на дому работает, сапожник, понимаете…
– А ну, предъяви сваво соседа, предъяви, – визжала маленькая, толстенькая, в розовом пушистом халате соседка снизу, похожая то ли на собачку, то ли на пушистую свинку, наскакивала на Сергея, рвалась в квартиру.
– Давай, давай, покажи, – вторил ей хриплым басом обтянутый грязной майкой сосед сбоку, возвышаясь рыхлой горой над розовой свинкой.
Из коридора кисло пахло щами и перегаром, и от соседей пахло так же, и Сергей отчаянно пытался закрыть дверь поскорей, чтобы не пускать этот запах в квартиру ни секундой дольше. Он подпирал дверь, увещевал, извинялся и просил, а сам думал: «Ну куда вы лезете, сами же не просыхаете неделями, музыку включаете так, что стены ходуном, а тут, ишь ты, взвились».
– Предъяви, – визжала соседка.
– Предъяви, – басил сосед.
Но предъявить Сапожника не было никакой возможности. Никак нельзя привести их в спальню и указать на чёрное лохматое существо, скрюченное над швейной машинкой. «Вот он, знакомьтесь!» А существо кивнёт обезьяньей мордой, вытащит из зубов слюнявый молоточек и сипло проорёт: «Привет!»
Сергею удалось научить Сапожника нескольким словам, но лучше было не стараться: голос Сапожника оказался такой же, как и он сам: страшный, потусторонний, голос, проникающий мимо ушей сразу в голову.
«Привет!» – заорёт Сапожник.
Что будет, подумать страшно. Розовая свинка завизжит ещё пронзительней, а может, и в обморок свалится, а сосед? Кинется на него, он чёрных ненавидит. А может, и сбежит.
Сапожник выглядит жутко, Сергею непросто было привыкнуть к его облику. И до сих пор не привык, боится смотреть на него, содрогается, встретившись с ним взглядом, а вот теперь ломает голову, как избавиться от него, как выгнать из дома.
Стук прекратился, соседи наконец заткнулись и ушли, недовольно булькая. Вовремя. Сейчас завоняет.
Сергей защёлкнул дверь и начал быстро конопатить её по периметру скотчем с ватой. Скотч был уже наготове – прилеплен к косяку, и Сергей привычно проворно приклеивал другой край к двери. Он уже почти завершил своё дело, стоя на коленях перед дверью, когда в ноздри ударил едкий запах краски. Сапожник закончил очередную пару и принялся выкрашивать сапоги.
Сергей встал, поднял глаза к потолку, потряс рукам в бессильном отчаянии и прошёл в спальню. Его кровать вместе с охапкой нестиранного белья стояла на боку, перевёрнутая, прислонённая к стене. Вся комната была завалена сапогами, туфлями, ботинками, штиблетам, сандалиями разных размеров и расцветок.
Лицом к окну, почти уткнувшись носом в горячую батарею, на перевёрнутом деревянном ящике сидел Сапожник и, кряхтя, высунув кончик языка – Сергей видел его отражение в низком без шторы окне, – выкрашивал ботинок широкой кисточкой, набухшей от блестящей коричневой краски. Стояла едкая химическая вонь. Худое, но жилистое тело, скрюченное почти узлом, в серых промасленных штанах и рубашке сосредоточенно пульсировало. Из-под болтающихся расстёгнутых манжет торчала длинная шерсть, а руки переливались проплешинами чешуи.
Сергей зажал нос, проговорил гнусаво:
– Когда придут за обувью? Скоро в комнате место закончится.
Сапожник повернулся, обезьяний безгубый рот растянулся в улыбку.
– Привет, – проорал он.
Сергей вздрогнул. В ушах зазвенело, он поморщился.
– Да, привет-привет, когда за обувью придут? На кухню не пущу, я там сплю, – Сергей отчаянно ткнул пальцем в дверь кухни.
Сапожник серьёзно посмотрел на Сергея, цокнул языком и запустил свежевыкрашенный ботинок в угол. Осмотрелся, хлопнул чешуйчатыми ладонями. Понятно, материал закончился. Сергей вздохнул и поплёлся на кухню. Смотреть, как Сапожник рожает кожу и нитки, он не мог, к горлу подступала тошнота; он вспомнил, что с утра ничего не ел, а на кухонных часах с бегающими кошачьими глазами было уже шесть вечера.
Сергею стало очень жалко себя. Он посмотрел на грязный матрац на полу, на раковину с грудой посуды, на свой горящий болезненным синим светом ноутбук на маленьком в крошках кухонном столе. Он обхватил себя руками и проглотил горький вздох.
Господи, зачем я взял у него сапоги? Зачем? Лучше бы просто ноги тряпкой обматывал, честное слово.
И тут Сергея осенило.
Ёж.
Да, именно так. Разом и одним словом.
Ёж! Ну, конечно – Ёж.
Вот оно – спасение.
Он перескочил через матрац и валяющиеся на полу пустые консервные банки к окну, нашарил между горшками с засохшими цветами свой телефон и стал искать номер Ежа, поглядывая в мутное окно.
За окном была осень. Улица, густо засыпанная жёлтой листвой, блестела леденеющими лужами. Низкие, не больше двух этажей, дома провинциального городишки хмуро чернели толстыми столетними брёвнами, узкими глухими окнами с покосившимися облупленными ставням. Ветер погнал облака, спустился ниже, ударил в спины прохожих, они подняли воротники и быстрее зашуршали в высокой, по щиколотку, гниющей листве. Домой, домой.
На город тяжело наваливалась ночь.
Сергей поёжился. Ну, нет. Не буду босиком ходить. И сапоги сохраню и этого выгоню. Он почувствовал, как надежда защекотала в груди, затеребила тёплыми детскими пальчиками. Из спальни доносились противные хлюпающие звуки, какое-то шуршание или завывание сквозняка. Сапожник рожал кожу и нитки для обуви.
Сергей усмехнулся и прокричал:
– А чего ты сразу готовые сапоги не рожаешь, а? Время бы экономил.
Хлюпанье на миг замерло, и стены затряслись то ли от стона, то ли от ритмичного крика. Сапожник захохотал. Сергей испугался, что сейчас снова заколотят в дверь соседи, но хохот оборвался и снова началось хлюпанье и свист.
Однако телефона Ежа не было. Сергей проматывал свой бесконечный список контактов, соображая, как мог назвать давнего знакомого. Из богемной юности осталось, может, всего пара имён. Ну вот, Конь, Киса, Пёс. Что за зоопарк у нас был? И как давно я никому из них не звонил?
Сергей кинулся за ноут. Вот страничка Ежа. Вот он, видео какое-то выкладывает. Как же постарел, обрюзг. Плешивая лысина блестит. Да у него всегда была лысина как плешь, только волосы длинные до плеч были гуще. А теперь череп и жидкие пряди на ушах.
Старый опухший человек тускло смотрел на Сергея с экрана, но говорил таким же, как раньше, поскрипывающим, чётким голосом: «Вот, друзья, продолжаю бухать. Теперь ко мне присоединились клопы. Вот, – он задирает чёрную футболку со стёртым хеви-метал принтом и показывает красные прыщи под вислой безволосой грудью, – одолели. Кто знает средство от клопов – буду вечно…»
Ниже снова видео, потом посты: «Пенсию снова задерживают. Живу вашей добротой. Номер карточки…»
Сергей с горечью всматривался в серое лицо. Ёж-Ёж, что с тобой стало. Ты был молод, весел и зол. Ты носил пёструю рубашку и огребал за это от шпаны, которой кишел твой двор, как и все дворы нашего захолустья. Ты устраивал концерты в спортзале школы, ревел в микрофон про космическую несправедливость и уводил с собою каждый раз домой двоих-троих старшеклассниц, и от твоей пёстрой рубашки было тепло. Ты позвал меня к себе показать свою книжку, и, придя, я увидел, что дверь в твою квартиру не запирается и единственная комната вся от угла до угла заполнена широченной кроватью, на которой копошатся трое или четверо детей и лежит девушка в шортиках, футболочке, с томиком Польти в тоненьких пальчиках. Девушка всего лишь чуть-чуть крупнее по размеру ползающих по ней лысых детей в истёртых колготках.
Ты гордо показал мне на девушку и сказал:
– Станислава, – наклонился к уху и прошептал, – моя жена, мать моих детей.
Станислава перевернулась на животик и стала поглядывать на меня, болтая голыми ногами.
Мне стало неловко, и я сказал, что его книжка… что таких полно и зачем писать про чистую любовь, – Станислава, чтобы удобнее устроиться, встала на колени и локти, чуть заметно подмигивая, – зачем про любовь? Писал бы о чем поёшь, остро-социальное что-нибудь.
Ёж слушал и гордо молчал. Ничего ты не понял, дурак, говорили его презрительно сощуренные глаза, лысина и клоки длинных рыжих волос на ушах.
Телефона не было и на страничке Ежа. Сергей ещё покрутился, посмотрел снова видео про клопов.
Стоит ли снова звать этого человека в свою жизнь? В спальне застучала швейная машинка, одновременно заколотил молоток. Сапожник к ночи оживлялся и начинал работать всеми четырьмя руками. В окно ломилась беззвёздная глухая ночь, потянуло жухлой сыростью.
Сергей решительно щёлкнул мышкой и наколотил сообщение: «Ёж, привет! Как жив? Очень нужна твоя помощь».
Ёж ответил моментально.
«Звони».
«Нету телефона, прости дурака. Телефон… – и смайлик с красными от стыда щёчками».
Зелёная точка под фото Ежа пропала. Он ушёл. Вот чудило. Придётся звонить общим знакомым.
Сергей набрал номер.
– Конь, привет, Конь. Сколько лет. Как сам? Играешь?
– Не-ет, – грустный Конь, – куда там, работа.
– Ты классно играл, Конь. Не помнишь? А я помню. «Эй, монгол, веселей, монгол…» Да ладно, не плачь, Конь, ты же – Конь. Дай телефон Ежа?
– Ежа-а-а, – Конь перестал всхлипывать и притих.
– Дай телефон, ты куда пропал?
– Не могу, он не разрешает.
Серёга опешил.
– Что за чушь.
– Вот так, ты же знаешь, что он теперь не носит пёструю рубашку.
– Не знаю. И что?
– И вот. Я могу только его попросить, чтобы он тебе позвонил.
– Да ладно! То есть вот такие церемонии. Что с ним такое? Слушай, я думал он вообще спивается. Страничку его нашёл.
– Нет, что ты, – Сергей почти увидел, как Конь в испуге мотает гривастой головой, хотя какая там грива, столько лет прошло, тоже, наверное, лысый Конь теперь, – нет, это он внешне такой, а он только сильнее стал.
– Ладно, позвони, будь ласков.
– Смотри, тут тема такая: я позвоню сейчас, и если он через пять минут тебя не наберёт, значит не получилось, понял. Ты тогда мне больше не звони, проси ещё кого-нибудь.
– Ну вы идиоты… Бред какой-то. Хорошо.
– Засекай.
И Конь положил трубку.
Сергей подпёр голову и, размышляя об услышанном, стал смотреть в бегающие кошачьи глаза пластикового будильника. Без пяти десять. Значит Ёж стал ещё сильнее. Да, талант не пропьёшь, с годами он только крепчает. А от рубашки он правильно сделал, что избавился. Не гоже Ежу ходить в пёстрой одежде. Сергей поёжился как будто от сквозняка, ему стало не по себе. Зачем он снова зовёт Ежа?
Вот на часах уже десять. Он на всякий случай проверил пропущенные звонки – ничего… – усмехнулся и стал звонить Кисе.
Киса разговаривала так же томно, вальяжно, как и раньше. Только голос стал прокуреннее и хриплее, Киса дымила без передыху. Ежа телефон? Конечно, знаю Ежа телефон, только Ёж строго-настрого… Попросить, чтоб тебе перезвонил? Конечно, могу, только не знаю, стоит ли помогать тебе, забыл совсем, гад, сволочь, не звонишь. Да ты так быстро-то не соглашайся, что ты сволочь, ты же хороший, я знаю. Давай, позвоню Ежу, жди пять минут… Знаешь, да? Ты ж лапочка, умница какой, мурррр…
Господи, полчаса ни о чем. Промурлыкали. Сапожник в спальне молотил уже, похоже, всеми восемью руками. В коридор летели готовые ботинки и босоножки, кухня заполнилась ацетоновой вонью. За стеной заворчал пьяный сосед, сейчас снова припрутся…
Прошло пять минут, звонка нет. Последняя надежда – Пёс.
– Привет, Пёс, как сам….
– Ёж нужен?
Сергей осёкся:
– Ну, да. А откуда…
– Коню и Кисе звонил?
– Да.
– Надо было мне сразу, Ёж теперь только меня слушается.
– Да, но…
– Запомни: конь и кошка будут служить новому хозяину, а собака – нет.
– Э-э…
– Жди.
Гудки. И минуты не прошло, как телефон запрыгал по столу. Номер не определён. Сергей схватил трубку, чувствуя потные от волнения ладони:
– Ёж, Ёж, тут такое дело. Привет, Ёж. Ну ты важный теперь. Как там клопы?.. Ой, прости, может, я не должен был, или ты про книжку до сих пор обиделся, так я же так, глупость тогда сморозил…
– Старичок, ты не части, все нормально, – голос Ежа бодрый, молодой, – с клопами – душа в душу, чего и тебе желаю, бродяга. Ты, я слышал, Сапожника, приютил?
– Да… Ну, как приютил, – Сергей почувствовал, как уши начинают гореть, – сапоги надо было, ну… Зима скоро: леденеющие лужи блестят под промозглым осенним солнцем, понимаешь?
– А, то есть босыми ножками-то по землице уже не того, комфорта захотел? Ну и как тебе сейчас живётся, комфортно? – Ёж засмеялся, зазвенел в трубку тот самый голос. Сергей только вздохнул, слов не было.
– Скоро буду.
И наступила тишина.
Сапожник перестал стучать. Сергей слышал, как он слез с ящика и, волоча кривые ноги, прошуршал через горы обуви и возник в коридоре. Маленький, ростом с пятилетнего ребёнка, руки ниже колен упираются в пол.
Он внимательно посмотрел на Сергея.
«Ждёшь кого?»
Сапожник не раскрывал рта. Вопрос возник в голове Сергея сам собой и требовал ответа.
– Да, нет-нет, – испуганно замотал головой Сергей, – иди работай.
Сапожник разинул пасть:
– Э-эх, – проорал он, угрожающие потряс длинным крючковатым пальцем и скрылся в спальне, опять с шуршанием пробрался через наваленные ботинки и уселся на ящик, но уже не стучал. Он тоже ждал.
Прошло полчаса. Такой тишины в доме не было давно. Сергей начал волноваться. Соседи подумают, что он умер вместе с жильцом, и снова придут, чтобы их спасать. Но как только эта мысль начала нервно раскачивать его на табурете, в дверь позвонили. Сергей бросился открывать.
На пороге стоял Ёж. Высокий, выше дверного проёма. В длинном распахнутом кожаном плаще, кожаных штанах, очки с толстыми линзами на пол-лица, шея обмотана белым длинным шарфом с густой бахромой, на голове кожаная шляпа, из-под шляпы – пряди длинных, до плеч, жидких волос; из кармана – горлышко бутылки с пробкой. Всё как в старые-добрые.
– Старичок! – заорал Ёж, разверз объятия, сделал шаг вперёд, забыв наклонить голову, и со всего маху налетел кожаной шляпой на верхнюю перекладину двери. Звук был такой, как будто с одного маху в стену заколотили гвоздь по шляпку. Лицо Ежа удивлённо вытянулось и покраснело, он присел, качнулся назад и, стараясь сохранить равновесие, снова шагнул вперёд, зацепился ногой за шарф, который, волочась по полу, сплёл мёртвую петлю, рухнул на колени и вкатился в прихожую.
Сергей кинулся поднимать Ежа, но тут в спальне истошно застучало и забулькало. Сергей бросил Ежа и ринулся в спальню. По полу катался, булькая, стуча и хохоча, Сапожник. Он выл, клокотал, изрыгал чудовищные рулады утробного хохота.
Сергей почувствовал, что сейчас произошло что-то непоправимое, катастрофа. Он рванул обратно в прихожую.
Ёж сидел на полу, мял трясущимися пальцами кожаную шляпу и, обиженно кривя рот, глядел на Сергея. Глаза его блестели, по красным опухшим щекам струились слёзы. Плешивая голова дёргалась от беззвучных рыданий, клочки рыжих волос трепыхались:
– Не ожидал, старичок, – всхлипнул Ёж, – вот уж не ожидал.
Он кряхтя, скрипя штанами, поднялся на ноги, под плащом оказался тяжёлый круглый живот. По карману, из которого раньше торчала бутылка, расползалось масляно-красное пятно. Ёж поглядел на карман, потом на Сергея, в глазах его блеснула ярость. Он как будто вытянулся, расправил плечи, стал ещё больше.
– И не звони мне больше! – заорал Ёж, развернулся и шагнул в дверь.
Снова раздался глухой стук, как будто заколотили гвоздь. Ёж ухватился за лоб, завыл и скатился по лестнице вниз, вниз.
Хлопнула дверь подъезда. Всё было кончено.
В спальне бесновался Сапожник. Стоял такой грохот, как будто он мячом прыгал по комнате, отскакивая от стен. «Может, от смеха помрёт», – обречённо подумал Сергей и горько усмехнулся.
И тут опять зазвонил мобильник. Сергей поплёлся на кухню.
Это был Пёс. Чего ещё надо?
– Он ушёл?
– Да, ушёл. Ничего не получилось, Сапожник его обсмеял…
– Беги за ним, дурила! – Пёс был сильно взволнован и лаял в трубку.
– Что?
– Беги за ним, слушай, что он будет говорить.
– Что?
– Серёга, бе-еги, он скажет всё, только не тебе, сам себе. Найди его и слушай, как он сам с собой будет бормотать.
Сергей вытаращил глаза, но не стал задавать вопросов. За сегодняшний вечер он разучился удивляться.
Он выскочил на улицу, как был, босиком, в трусах и футболке. Ледяной асфальт обжёг босые ступни. На темной улице никого не было, только в свете одинокого фонаря, шурша по листве, вдаль уходил Ёж.
Сергей побежал за ним, поскальзываясь на склизких листьях. Ледовая корка резала пальцы, и голое тело пронизывал ночной мороз.
Ёж шагал, загребая кипы листьев и выбрасывая их перед собою. В левой руке была зажата шляпа, он размахивал ею, а другая держалась за рассечённый лоб. Сергей почти настиг Ежа и теперь следовал за ним, прижимаясь к стенам домов. Пройдя в такт его шагам несколько метров, он смог различить бормотание Ежа за шелестом листьев:
– Из песка – кожу, из масла – дратву и к полудню сшить ичиги. Он не сможет и сбежит. Из песка – кожу, из масла – дратву и к полудню сшить ичиги. Он не сможет и сбежит. Из песка…
Серёга отлепился от стены, но всё ещё скрытый тенью дома, осторожно ускорил шаг и поравнялся с Ежом. Ёж сутулился, шёл, склонив голову, немигающими глазами глядел, как его ботинки месят жёлтую листву, и бормотал как умалишённый:
– Из песка кожу, из масла… И к полудню сшить… Он не сможет…
Серёга закусил губу, подкрался к Ежу вплотную сбоку и прошептал на ухо:
– А к полуночи можно?
Ёж вздрогнул, застыл на месте. Серёга от неожиданности налетел грудью ему на плечо, сморщился от боли. А Ёж, не глядя на его, отлепил руку ото лба – Серёга увидел страшенную синюю шишку – и сказал в темноту:
– Можно, беги. Ещё успеешь.
И вдруг повернулся к Сергею, оскалил зубы и зарычал, быстро-быстро шмыгая носом, а его плешь пошла длинными железными, как вязальные спицы, иглами.
Серёга отшатнулся и помчался домой, оборачиваясь, рискуя налететь на слепой фонарь или припаркованный автомобиль.
Оказавшись в подъезде, он сразу услышал стук, и подвывание сверху лестницы, и вонь краски, которой уже насквозь пропах деревянный дом. После победы над Ежом Сапожник принялся за дело с новой силой.
Серёга прижался замёрзшей спиной и ладонями к батарее, зажмурил глаза и отскочил, только когда прожгло спину. Сделал то же самое с каждой посиневшей ступнёй по очереди и взбежал наверх.
Сапожник сидел, как и прежде, повернувшись обезьяньим лицом к окну, залитый синим светом вдруг вылупившейся луны, и орудовал четырьмя руками, как паук. Он делал сразу две пары ботинок. Одна пара рук сшивала кусочки кожи, другая была проворнее, она уже приколачивала подошву.
Серёга заорал с порога, задыхаясь:
– Эй, Сапожник, я знаю про тебя. Никакой ты не Сапожник!
Паучьи лапы лохматого шимпанзе замерли в воздухе, затем медленно опустились. Сапожник поворачивался к Серёге, скрипя на ящике.
«Почему не Сапожник», – прозвучал в голове Серёги утробный голос.
– Почему? – Серёга заметался, кинулся на кухню, сорвал с холодильника будильник-кошку и снова возник в спальне, тыча трясущимся пальцем в циферблат с половиной двенадцатого.
– Я хочу тебе заказать обувь.
Сапожник сидел неподвижно, как силуэт чёрной куклы на фоне окна, только блестели глаза в темноте.
– Сделай из песка – кожу, из масла – дратву и к полуночи сшей мне ичиги!
Серёга вытаращил глаза и ткнул пальцем в циферблат, так что тот затрещал.
Сапожник, глядя на Сергея в упор сощуренными глазами, медленно поднялся с ящика и вытянул длинные обезьяньи руки в стороны. Рукава масленой рубахи повисли. Длинные руки почти касались противоположных стен. Вслед за первой парой рук Сапожник раскрыл вторую, а затем третью и четвёртую. Никогда он не представал перед Сергеем в таком своём обличье. Сергей, спотыкаясь, чуть не падая, попятился и упёрся спиной в стену, сжимая до боли в ладони часы-кошку.
«Ммм-ммм», – гудение впилось в голову Сергея, пронзило мозг иглой. Это Сапожник гудел в его голове, и от боли из глаз брызнули слёзы.
Неподвижная фигура Сапожника легко качнулась, обезьяньи ступни оторвались от пола, и Сапожник поплыл вверх к потолку. Паучьи лапы тянулись к стенам, гудение усиливалось, Сапожник завис в воздухе посреди комнаты, и вслед за ним вверх поползли ботинки, туфли, которыми, как толстым ковром, был завален пол, и швейная машинка, и ящик, и кровать Сергея – всё поднялось над полом и зависло в воздухе.
Головная боль стала невыносимой. Сергей не слышал ничего, кроме гудения Сапожника, и за пеленой слезящихся глаз видел только страшный, висящий в воздухе силуэт паука-обезьяны. Он боялся вытереть глаза, боялся на долю секунды отвести взгляд, а смотреть боялся ещё больше, но не мог перестать.
Гудение достигло самой высшей жуткой точки. Затряслись стены, и тут Сапожник разинул безгубую пасть, заорал «А-а-а!», вытянул все шесть рук к Сергею и спиной вылетел в окно. Не было ни звона, ни треска, Сапожник прошёл сквозь стекло и завис на улице напротив окна. Вслед за ним в окно полетели ботинки, туфли, сапоги, весь гигантский ворох обуви превратился в поток, в кожаную змею, которая устремилась вслед за Сапожником, прошла сквозь стекло наружу.
И гудение прекратилось. Голову вдруг отпустило и глаза разом высохли.
В мёртвой тишине Сергей увидел висящего на улице напротив окна Сапожника в облаке трепыхающихся ботинок и туфель. «Эх ты», – возникло в голове Сергея, и Сапожник исчез, вместе с роем ботинок, ящиком и швейной машинкой.
В окне медленно падали хлопья снега, маячила чёрная бревенчатая стена противоположного дома, покосившаяся ставня и голые в синеватом свете луны, тоскливые деревья.
Вот так Ёж помог Серёге избавиться от Сапожника.
На этом закончилась загадочная история «Как Ёж помог Серёге избавиться от Сапожника». Этот рассказ я отправлял на отбор в Самую страшную книгу 2022. Если хотите почитать что-нибудь чуть более реалистичное и гораздо более страшное, попробуйте «Рассказ про два письма».